Дрянная девчонка

– Точно, Хамов! – обрадовалась я. – Только я не успела ему перечислить свои жалобы…

– Это уже не ко мне, – покачал головой Косыгин и задумчиво почесал подбородок. – Ответьте, пожалуйста, на такой вопрос. Свидетели вашего конфликта с Натальей Сальниковой утверждают, что у вас были неприязненные отношения с подругой…

– С Наташкой, что ли? – догадалась я и посмотрела на то место, где она сидела в моих снах.

Косыгин проследил за моим взглядом, переглянулся с Максимовичем и вновь уставился на меня.

– Конечно, я на нее была злая, – призналась я в очевидном. – Ведь она мою карту забрала…

– Что за карту? – насторожился Косыгин.

– Банковскую, – объяснила я.

– На ней были деньги?

– Да! – подтвердила я.

– Много?

– Прилично.

– А сколько конкретно?

Я стала злиться. Чего он докопался?

– Это важно?

– Важно сейчас все, – с назиданием изрек Максимович. – Каждая мелочь.

– Если важно, то триста пятьдесят тысяч рублей, – ответила я.

– Откуда она у вас? – допытывался Максимович.

– Мне подарил ее один человек.

– Понятно. – Косыгин что-то записал себе в блокнот и снова поднял на меня взгляд: – А почему вы сразу поехали на вокзал?

– Не знаю, – пропищала я…

А потом в камеру снова вошла женщина-конвоир. На меня надели наручники и куда-то повели.

Я впервые оказалась в зале заседаний суда. Впервые меня провели и посадили в самую настоящую клетку с настоящей скамьей подсудимых. Я, словно механическая кукла, несколько раз вставала. Каждый раз мне подсказывал это делать какой-то очкарик, сидевший ко мне спиной перед клеткой. Я назвала свое имя, дату рождения, потом вставала, чтобы отвечать на вопросы.

Судью интересовало то же самое, что и следователя. Я не могла взять в толк, зачем она спрашивает то, о чем я уже десять раз рассказала. Мне опять пришлось объяснять, что кровь Наташки на моей одежде была не оттого, что я била ее утюгом, а стала следствием моей попытки помочь ей подняться с пола. Еще я объясняла, что никакого утюга у меня в руках не было, да и не могло быть…

Венцом всей этой не до конца понятной мне пытки были слова судьи:

– Именем Российской Федерации, назначить гражданке Никитиной Марте Александровне мерой пресечения содержание под стражей на время проведения следственных мероприятий…

Глава 28 Урок мужества

Я шагнула через порог камеры и едва не выронила матрац, который держала в руках. Нет, не потому, что увидела страшных баб, со звериным оскалом и с глазами людоедов, а от запаха. Это был даже не воздух, а отрава. В нос ударил весь букет антиподов моего магазинного товара. Воняло немытыми телами, грязными носками, гнилыми зубами, табаком, чем-то перекисшим и туалетом. В подтверждение последнему, зашумела в унитазе за перегородкой вода, открылась дверца, и из-за нее появилась похожая на квадрат тетка.

Словно не замечая меня, она хлопнула дверцей и заковыляла к кровати.

– Тишкина! – позвал из коридора надзиратель.

Из-за длинного стола посреди камеры поднялась высокая и худая женщина с уставшим лицом:

– Ну, я…

– Принимай новенькую!

Я вздрогнула от грохота закрывшейся за спиной двери.

– Молоденькая-то какая! – пропищал женский голос.

– И хорошенькая, – участливо вторил другой.

Несмотря на то что в камере было всего восемь топчанов, я не видела говоривших. Не до них было. Я была наслышана о тюремных нравах, поэтому имела представление о том, что творится в таких местах. Внутри меня все сжалось.

– Чего молчишь? – спросил кто-то.

– Сейчас скажу, смеяться будете! – ответила я.

– Что, смешным именем родители назвали? – попытался кто-то угадать.

Я предположила, что это сказала женщина, которая отошла от унитаза.

– Нет, просто уже знаю, что вы ответите мне на вопрос: «За что сижу»…

– А мы еще не спрашивали, – напомнила Тишкина. – Ждем, когда сама поведаешь.

– Марта Никитина, статья сто седьмая, убийство, – ответила я бойко мысленно заученную, пока бродила по коридорам, фразу.

– Проходи, Марта! – разрешила Тишкина и показала рукой на второй ярус.

Я забросила матрац на шконку и стала расправлять.

– Кто дело ведет? – спросил кто-то.

– Максимович, – ответила я.

– У-у-у! – посочувствовал кто-то.

Цепляясь ногтями, морщась и кряхтя, я с грехом пополам расправила матрац и забралась на свое место. Пока все было более-менее сносно. Меня не били, не морили голодом и не обливали водой. Вполне себе нормальное отношение. Только вот даже такого мне не надо. За что я вообще должна дышать этим воздухом, лежать на комковатом матраце и ходить в общий нужник? Я не убивала Наташку и теперь должна требовать, чтобы в моем деле как можно быстрее, да что там, немедленно разобрались!

– Хахаля небось своего приголубила чем, а он спекся? – спросила неожиданно Тишкина.

– Нет, подругу.

– Из-за хахаля, – продолжала она перебирать варианты.

– Нет, не из-за хахаля, а из-за… – Неожиданно я осеклась. А ведь, выходит, права Тишкина. Если бы я убила Наташку, то из-за Антона, а это на тюремном жаргоне и есть «хахаль».

– Я не убивала, просто мы подрались, – сказала я.

– Серьезная девка, – со знанием дела проговорила Тишкина. – Если подралась и есть труп, то это уже точно убийство…