Дроу в 1941 г. Я выпотрошу ваши тела во имя Темной госпожи

Тот проклятый день, когда не стало супруги, навечно отпечатался в его памяти. 13 сентября 1938 г. в шталаг Х-344 в Ламсдорфе, куда посадили его с Сарой, приехала инспекционная проверка во главе с генералом Гудерианом. Начальник лагеря, полковник Крюгер, устроил для высоких гостей роскошную экскурсию с посещением всех объектов лагеря — бараки, столовые, казармы охраны, зоны для прогулок и построений и даже здание небольшого театра, где заключенные показали пьесу по мотивам новел известного немецкого драматурга фон Клейста. Обошли внимание лишь печи. В середине инспекции начальник лагеря предложил сыграть в шахматы, где фигурами стали заключенные.

— Сарочка стала белой ладьей, я — черным офицером, — скрипел зубами Гольцман, вновь переживая тот ужас.

Перед его глазами стоял лагерный плац, который с помощью белоснежного песка и толченного угля был превращен в огромную шахматную доску. На белых и черных квадратах застыли фигуры в робах. Генерал и полковник сидели за столом и время от времени лениво тыкали пальцами в сторону поля.

— Господи… Проклятая игра.

Подкосились ноги. С беспомощным видом осел на траву, и застонав, схватился за голову. Мощным потоком его захлестнули уже, казалось, забытые звуки, образы, запахи того ужасного дня… Умопомрачительный запах свежеиспеченных булочек, словно молотом бивший по истощенным людям… Тонкий звон фарфоровых чашек о блюдца, громкий смех, лающая речь…

— Господи, только не Е-4, только не Е-4, — шептал Гольцман, размазывая слезы по лицу. Перед глазами стояло довольное лицо немца, тыкавшего пальцем сначала в супругу, а потом в него. — Не надо так ходить, не надо… Господи, не надо… Только не Е-4.

Доктор снова переживал то жуткое ощущение беспомощности и отчаяния. Генерал продолжал повелительно тыкать пальцем, делая свой ход и тем самым обрекая на смерть его Сару. А он, как и тогда, ничего не мог сделать.

— Е-4… Черный офицер бьет белую ладью… Ненавижу, ненавижу…

Уткнувшись в землю лицом, Гольцман с силой цеплялся за траву. Рвал, рвал и снова рвал, словно в его руки попался тот самый ненавистный враг.

— Господи, не могу больше так, — он перевернулся и сел. Опустил глаза на руки, измазанные в траве, земле и крови. — Нельзя больше бегать.

Перевел взгляд на стоявшие стеной деревья. Где-то там оставался тот, кто обещал все это закончить.

— Я все сделаю, чтобы они заплатили… Уговор, сержант.

Ему обещали, что в течение недели он увидит генерала Гудериана.

* * *

Станция Котельники.

Совещание высшего командования Лепельской сводной ударной группы.

Поселок и прилегающая к нему железнодорожная станция застыли в тревожном ожидании. Перрон, еще недавно заполненный сгружаемой техникой и стрелковыми частями, опустел. На путях стоял лишь блиндированный состав, на котором прибыл командующий 5-ым механизированным корпусом генерал-майор Алексеенко со своим штабом. Сразу же был усилена противовоздушная оборона станции, центр поселка полностью блокирован усиленными комендантскими патрулями. Слух о готовящемся контрнаступлении окончательно перестал быть слухом.

— … Товарищи командиры, днем начала операции обозначено пятое июля. Получается, послезавтра мы должны выдвинуться в направление города Лепель, — генерал-майор Алексеенко, высокий лобастый мужчина, стремительно прошел к карте, висевшей на стене. В полной тишине за ним следили десятки напряженных взглядов командиров, вызванных на совещание. — Прошу доложить о готовности частей к маршу и последующему встречному бою с танковыми и моторизованными группами противника. Полковник Корчагин, как обстоят дела в вверенной вам дивизии?

Из группы командиров вышел седой полковник болезненного вида. Встал, и начал докладывать.

— Сосредоточение 17-ой танковой дивизии еще не закончено. Из двенадцати эшелонов с техникой и личным составом прибыло лишь пять. На настоящий час в боевой готовности находятся два полка танков Т-26 и БТ. Запас горючего достаточен для пятидесятикилометрового марша, не больше. В наличие лишь восемь бензовозов из потребных…

Кто-то из командиров позади тяжело вздохнул. Нарисованная картина была совсем безрадостной. 17-ая танковая дивизия, призванная быть одной из главных сил намеченного контрудара, оказалась боеспособной лишь на половину, если не меньше.

— Вы понимаете, товарищ полковник, что это самый настоящий саботаж⁈ — с неприкрытой угрозой спросил командующий. — Своими действиями вы ставите под угрозу выполнение приказа генерального штаба об организации контрудара по немецко-фашистским захватчикам. Как вы могли допустить такое?

Высокий, крупный, он буквально нависал над худым подчиненным. Глаза метали молнии, лицо пылало злостью. Всем своим видом грозил раздавить виновного прямо здесь.