Дрожь

Виктор видит, как темные полосы растекаются в воздухе, и лежит на кровати в Пёлуново, болтая ногами и руками, видит, как чудовища ведут его в поле и как он умирает первый раз, а когда падает, слыша рев отца, запертого в курятнике, размытое капает перед ним на землю, и он сбегает, умирает второй раз и ведет отца в поле, а потом видит, как размытое пожирает луну и его самого, видит и вот уже танцует, подхватывает ее и танцевальным шагом следует через гостиную в кухню, кружится, выгибается и подскакивает, ее смех будто раззадоривает его, и он стучит ногами по полу и отталкивается от стен, а потом обнимает ее, и они медленно покачиваются в тишине, переступая с ноги на ногу, а размытое исчезает на мгновение, на мгновение…

– Ладно, – говорит лысеющий. Точнее, уже сказал. – Давай, толстяк, мочи его на хер.

Парень с ружьем повернулся к старшему товарищу, будто лишь теперь понял, что держит в руках оружие и должен что-то с ним сделать. Пес, стоявший возле Виктора, дико фыркнул и рванул, таща телегу. Он тряс головой, словно пытался от чего-то отмахнуться.

Выстрел продырявил мир насквозь. Все звенело, потом воцарилась тишина. Из дула сочилась тонкая струйка дыма.

Лысеющий побежал первым, за ним двое с распухшими лицами. Коренастый выронил ружье и сказал:

– Ой бля, извиняюсь.

И побежал за остальными.

Пес покачнулся и рухнул в канаву, увлекая за собой телегу. Когда он ударился о землю, Виктор услышал треск. И снова.

Из ближайшего хозяйства к нему бежал рослый загорелый мужчина с седыми волосами.

– Что ж ты натворил? – орал он, переводя взгляд с Виктора на лежащее в канаве животное. – Матерь Божья, что ты натворил?

– Это не я. Я танцевал, – ответил Виктор, шатаясь.

– Надо его добить, – решил мужчина. – Тут уже ничем не помочь. Голова? Размозжена… Господи Боже, ну добей же его, видишь, как мучается!

Виктор поднял ружье с дороги. Подошел к коню. Один глаз, уставившийся на него, как будто понимал. Прицелился. Закрыл глаза. Потянул за курок, и ему едва не вырвало руку из сустава. Ствол ударил в живот.

Животное умолкло, ноги перестали бить по земле. Мужчина схватился за голову и бормотал что-то себе под нос. Виктор швырнул ружье в канаву и посмотрел на Коло, раскинувшееся вдали, а потом развернулся и пошел.

Через десять часов он умер в третий и последний раз.

Глава тринадцатая

Мир раскачивался. И хорошо.

Нога за ногу. Гравий, асфальт, гравий.

Черные поля справа и слева. До дома еще немного, немножечко. Километров пять. Может, три. Но сначала мочевой пузырь. Опорожнить.

Опорожнил.

Казик Лабендович сунул руки в карманы и пришел к выводу, что его требования в последнее время стремительно снижаются. Он возвращался от женщины, которая была ею, в сущности, только по названию. Тело толстое, неухоженное. Нос красный. Зубы сломанные. О манерах, доложу я вам, и говорить нечего. А этот смех, Господи Иисусе. Как свиной кашель. Еще полгода назад он бы на такую и не взглянул.

Но это было полгода назад.

Асфальт, гравий, асфальт. Нога за ногу, холодновато. Под ногами шелест.

Пнул подгнившее яблоко и смотрел, как оно подскакивает на рытвинах. Раз, два, три…

По полю кто-то бежал.

Далеко. Мчался сквозь тонкий слой тумана, прилипшего к земле. Размахивал руками. Устал.

– Еще вспотеешь! – крикнул Казик.

Фигура ускорила бег, не оборачиваясь.

Казик еще немного за ней понаблюдал и пошел дальше.

Руки снова в карманы. В карманах пусто. Только ключи. А над этим предложением Щрубаса вообще-то надо подумать. Отец твердил: ни в коем случае не продавать землю, но какая ему теперь разница? В гробу не перевернется, не получится. В гробу можно только гнить на съедение червям.

А Щрубас дает хорошую цену, и кто знает, не передумает ли в итоге. Нужно быстро решаться – или туда, или сюда. Ведь если продать эти два гектара, останется еще семь. Семь хватит с головой. Кому надо больше?

Уже недалеко. Километр, может, полтора. Но еще мочевой пузырь. Опорожнить.

Опорожнил.

Да, семи достаточно. Завтра нужно пойти к Щрубасу и все устроить. Может, купить мотоцикл – не придется вот так по ночам херачить. И бабы наверняка попадались бы получше.

А может, даже навестить мать и Виктора? Поехать к ним, дать немного денег. Так и сделаем.

Он свернул на дорогу, ведущую к дому. Прибавил темп. Небо на востоке начинало бледнеть.

Выловил из кармана ключи и нашел нужный. Миновал куст сирени у курятника, но внезапно попятился и посмотрел направо.

В поле, недалеко от дороги, кто-то лежал.

Он медленно туда направился, не отрывая взгляда от неподвижного тела. Этот кто-то лежал на спине. Руки широко раскинуты.

Казик шел все быстрее. Наконец побежал.

Нет, не может быть.

Он упал на колени. Не может быть.

– Твою мать! Что это, блядь, за дела! Вставай!

Брат лежал перед ним с открытыми глазами. Казался еще бледнее, чем обычно. В разорванном животе виднелись скользкие внутренности. Руки испачканы землей и кровью.

– Виктор! – крикнул Казик. – Да что же ты!

Ничего.

– Виктор, не поступай со мной так, сучонок!

Виктор не отвечал.

Из-за горизонта неспешно выглядывал тонкий кусочек солнца.

Часть III 1973–2003