Дрожь

К кровати Одетты подходит врач. Судя по его мрачному выражению лица и по тому, как он держит перед собой доску-планшет с зажимом для бумаг, словно пытаясь закрыться им от нас, как щитом, я чувствую, что новости безрадостные.

Врач что-то говорит Одетте на французском. Parents. Он спрашивает, где ее родители. Они пошли в столовую перекусить. Я предполагаю, что именно это Одетта и говорит ему, потому что он собирается выйти из палаты. Он подождет возвращения ее родителей.

Одетта кричит, и он останавливается в дверном проеме. Она хочет узнать новости. Я тоже хотела бы, если бы лежала на ее месте. Отчаянно хотела бы.

Врач возвращается к ее постели.

– Мне выйти? – спрашиваю я.

Одетта бросает взгляд в мою сторону.

– Нет. Останься.

Врач смотрит на свой планшет с бумагами, словно пытается хоть как-то отсрочить неизбежное. Наконец он начинает говорить очень тихим и серьезным голосом.

И лицо Одетты меняется точно так же, как сегодня днем менялось выражение лица у Кертиса и его родителей. Врач хлопает Одетту по руке и говорит что-то еще.

Одно-единственное слово срывается с губ Одетты. Потом она их плотно сжимает и закрывает глаза. Врач кивает и идет мимо меня к двери.

Губы Одетты дрожат так, словно какой-то ужасный звук пытается вырваться из ее горла. По распухшей синей щеке скатывается слезинка. Я стою рядом, не представляя, что сказать. Нет смысла спрашивать, все ли с ней в порядке, потому что ясно: не в порядке.

– Уйди, – произносит она сквозь стиснутые зубы.

– Хорошо. Я приду завтра.

– НЕТ. Не приходи больше.

– Что ты говоришь?

Одетта снова закрывает глаза.

Я бегу по коридору за врачом.

– Что вы только что ей сказали?

Врач оборачивается и мнется. Его определенно ставит в тупик дилемма, которую я собой представляю. Если он переведет на английский прогноз, который я только что слышала, это будет нарушением врачебной тайны?

Его отвлекает писк пейджера. Он бросает взгляд на него.

– Простите, – говорит он на английском и добавляет уже на бегу: – Со временем у нее могут восстановиться некоторые функции верхних конечностей, но она больше никогда не сможет ходить.

Глава 61

Наши дни

– Проклятье! – Кертис опускается на пол в комнате с мониторами. – Твою мать!

– Это не твоя сестра, – заявляет Брент.

Предостерегающий звоночек звенит у меня в голове. Откуда он может это знать?

Кертис побледнел, он неотрывно смотрит на фигуру на экране.

– Десять лет, черт побери! Как она могла с нами так поступить? С мамой?

– Послушай, братишка, – напряженным голосом говорит Брент. – Кто бы это ни был, это не Саския.

Почему он так в этом уверен?

– Она ни разу даже не попыталась связаться с нами, – бормочет Кертис. – Где она была все это время?

– Ты не слушаешь! – орет Брент. – Говорю тебе: это не Саския!

Отчаяние в его голосе заставляет нас молча уставиться на него. В комнате воцаряется тишина. Ужасающее предчувствие словно стискивает мне грудь, и каким-то образом я догадываюсь, что сейчас скажет Брент. Я прочитала это у него в глазах две ночи назад.

И он говорит это:

– Потому что я убил ее.

Голова Кертиса резко дергается, и он переводит взгляд с Брента на экран.

– Что? Нет. Это она.

Я смотрю на экран. Женщина определенно похожа на Саскию. Но все-таки…

Брент опускается на колени рядом с Кертисом.

– Мне очень жаль, братишка, – произносит он надтреснутым голосом.

Кертис смотрит то на Брента, то на экран. Я могу понять, в каком он сейчас смятении. Одна его часть пытается переварить то, что только что сказал Брент. Другая его часть хочет верить, что на улице сейчас находится его сестра, живая и здоровая, хотя он в ужасе от того, что она натворила.

И что это означает. Исчезнуть на десять лет, а потом вернуться, чтобы сотворить все это с нами, могла только психопатка.

Но ведь Саския и на самом деле ненормальная?

Брент склоняет голову.

– Мне так… Прости. – Он сглатывает.

Фигура на экране делает шаг вперед и исчезает из вида. Она идет к нам. Я хочу все услышать, но она – кто бы она ни была – может появиться здесь в любую минуту.

– Нам нужно идти, – говорю я.

Но куда?

Съехать вниз. Это лучший вариант. И надеяться, что мы сделаем это быстрее ее. Боль опять пронзает мое колено и напоминает мне о том, что воплотить эту идею в жизнь будет проблематично. Я дергаю Кертиса за рукав.

– Мне нужен спортивный тейп, про который ты говорил. Сейчас.

Кертис не двигается с места, и я не знаю, слышал ли он меня вообще.

– Рассказывай, – говорит он Бренту.

Брент смотрит на Кертиса, в его глазах боль и мука. Голос дрожит, руки тоже дрожат.

– Утром перед соревнованиями я пришел в квартиру Миллы. И застал ее в постели вместе с твоей сестрой.

Кертис поворачивается ко мне. Он шокирован.

О боже. Он все-таки узнал об этом и, вероятно, самым худшим образом из возможных.

– Я шел по улице, словно в тумане, – продолжает Брент. – Саския догнала меня через несколько кварталов. Она смеялась. Знаете, что она сказала? – Он делает глубокий вдох, продолжая дрожать. – «Милла была удовлетворена впервые за всю зиму».

– Это неправда, – говорю я.