Друд, или Человек в черном

– Полагаю, в наших силах раскрыть сразу две тайны в одну ночь… то есть если вы готовы совершить со мной секретную вылазку вечером в среду или четверг.

– Секретную вылазку! – рассмеялся Диккенс.

– Вероятность разгадать упомянутые тайны возрастет, коли мы с вами никому – ни единой живой душе – не скажем, что мы куда-то отправляемся.

– Вот теперь вы меня по-настоящему заинтриговали.

Мы достигли вершины холма. Там лежали грудами и вразброс огромные камни – деревенская ребятня и местные фермеры называли их друидическими, хотя они не имели никакого отношения к друидам.

– Каким образом секретность нашей вылазки может повысить шансы на ее успех? – спросил он.

– Поверьте мне на слово, если вы присоединитесь ко мне примерно через полчаса после заката в среду или четверг, вы, скорее всего, узнаете ответ на этот вопрос, Чарльз.

– Хорошо, – сказал Диккенс. – Значит, в среду или четверг? Четверг у нас девятое июня. Возможно, в четверг вечером я буду занят. Вас устроит среда?

– Вполне.

– Прекрасно. А теперь… я давно хотел обсудить с вами один вопрос, милейший Уилки. Давайте устроимся на одном из этих камней, где поудобнее, если вы не против. Разговор займет лишь несколько минут, но именно ради этого я попросил вас приехать, и это действительно очень важно.

«Чтобы Чарльз Диккенс остановился и присел во время прогулки?» – подумал я.

Я в жизни не предполагал, что такой день наступит когда-нибудь. Но поскольку я обливался потом и дышал с хрипом и присвистом, точно боевая лошадь с простреленным легким, я с радостью согласился.

– Я весь к вашим услугам, сэр, – промолвил я и жестом предложил Диккенсу пройти вперед и выбрать камень поудобнее.

* * *

– Прежде всего, Уилки, я должен принести вам глубокие и искренние извинения. Извинения по нескольким поводам, но в первую очередь – за поступок столь бесчестный, столь непорядочный по отношению к вам, что я, по правде говоря, даже не знаю, с чего начать.

– Пустое, Чарльз. Я даже не представляю, о чем…

Диккенс остановил меня, вскинув ладонь. С высокого камня, где мы сидели, открывался вид на холмистые равнины Кента, простиравшиеся вокруг. В ярком свете солнца я видел висящую над Лондоном дымку и Пролив слева от нас. Башня Рочестерского собора в отдалении походила на серый гвоздь, вогнанный в небесную твердь.

– Наверное, вы не сможете простить меня, Уилки, – продолжал он. – Я бы не простил… не смог бы простить вас, будь я на вашем месте.

– О чем, собственно, вы говорите, Чарльз?

Диккенс указал рукой на далекие верхушки деревьев, растущих вдоль большака и вокруг Гэдсхилл-плейс, словно сей жест все объяснял.

– Вот уже почти пять лет – ровно пять будет через несколько дней – мы с вами продолжаем шутейную историю с существом по имени Друд…

– Шутейную? – с долей раздражения переспросил я. – Я бы не назвал эту историю шутейной.

– Именно поэтому я и хочу извиниться, друг мой. Никакого Друда не существует, разумеется… и никакого египетского храма в Подземном городе…

Что у него на уме? В какую игру Диккенс играет со мной теперь?

– Значит, все ваши рассказы про Друда, начиная со дня железнодорожного крушения, были ложью, Чарльз?

– Именно так, – подтвердил Диккенс. – Ложью, за которую я нижайше прошу прощения. Нижайше и со стыдом поистине невыразимым… хотя мне ли не знать, что такое стыд.

– Вы не были бы человеком, когда бы не ведали стыда, – сухо промолвил я.

И снова задался вопросом, какую игру он ведет теперь. Будь я простофилей, лишь на основании Диккенсовых россказней поверившим, что Друд реален – реален, как белый парус, который оба мы сейчас ясно видели в далеком море, – тогда Неподражаемому было бы за что извиняться.

– Вы мне не верите, – сказал Диккенс, искоса взглядывая на меня.

– Я вас не понимаю, Чарльз. Ведь вы не единственный, кто видел Друда и пострадал от его действий. Я своими глазами видел людей, ставших рабами египтянина. А как насчет гондолы с двумя парнями в масках, подплывшей к нам по подземной реке июльской ночью, когда мы спустились много ниже склепов и катакомб? Или вы хотите сказать, что гондола и гребцы, забравшие вас, нам пригрезились?

– Нет, – сказал Диккенс. – То были мои садовники Гоуэн и Смайт. А так называемая гондола была обычной речной лодкой, с приделанными к корме и носу дополнительными деревянными деталями, грубо сколоченными и размалеванными. Она не сошла бы за гондолу даже в самом паршивом любительском театре и вообще в любом освещенном месте. Гоуэну и Смайту пришлось изрядно попотеть, чтобы спустить эту дырявую посудину по бессчетным маршам лестницы, ведущей к канализационным туннелям, – тащить ее обратно они не стали, так и бросили там.

– Вы отправились с ними в храм Друда, – сказал я.

– Я оставался в так называемой гондоле, пока мы не скрылись у вас из виду за поворотом вонючего сточного канала, а потом высадился и несколько часов кряду искал обратную дорогу в соседних туннелях. Едва не заблудился навсегда и безнадежно. И поделом бы мне было, если б заблудился.

Я рассмеялся: