Другая история. Сексуально-гендерное диссидентство в революционной России

В частности, преследование политически нелояльных интеллектуалов со стороны КГБ за якобы нарушение ими закона о мужеложстве привлекало международное внимание. Арест и приговоры грузинского режиссера Сергея Параджанова (получил в 1974 году пять лет лишения свободы) и ленинградского поэта Геннадия Трифонова (в 1976 году приговорен к четырем годам) представляют собой два наиболее заметных примера. Итальянский гей-активист Анджело Пеццана прибыл в Москву, чтобы убедить ведущего правозащитника Андрея Сахарова выступить с публичным протестом против преследования гомосексуалов в Советском Союзе. Несмотря на то, что Сахаров ему отказал, 15 ноября 1977 года в Москве Пеццана вышел в защиту Параджанова на одиночный протест, который был широко освещен в иностранной прессе и стал предметом насмешливой заметки на страницах претендовавшей на интеллектуальность многополосной «Литературной газеты». В открытом письме от 7 декабря 1977 года, переданном из тюрьмы, Трифонов писал о «глупости, лжи, жестокости и цинизме», проявленных газетой и культивируемых обществом в отношении гомосексуалов. Это письмо «Литературная газета» не опубликовала, однако оно было переведено и напечатано за рубежом. В 1978 году стихотворение Трифонова «Письмо из тюрьмы» вышло одновременно в нескольких печатных гей-изданиях[987]. Представители разных направлений позднесоветского диссидентства без сочувствия относились к критике сексуального и гендерного догматизма. На их мировоззрение влияли интеллигентский культ аскетизма, наследие сталинских идей о «естественных» фемининности и маскулинности, а также воспоминания об однополых отношениях среди заключенных исправительно-трудовых лагерей, записанные в мемуарах[988]. Западные организации, отслеживающие политическое диссидентство, такие как, например, Amnesty International, в то время не считали преследование гомосексуалов сферой, относящейся к их повестке. Тем не менее к концу 1970-х – началу 1980-х годов горстка советских гомосексуалов, по аналогии с более крупными движениями инакомыслящих, решила бросить вызов преследованию в советском обществе однополой любви. В 1983 году в Ленинграде появилась недолго просуществовавшая «Гей-лаборатория» (группа мужчин и женщин из примерно тридцати человек под предводительством Александра Зарембы). Объединение вступило в контакт с финскими организациями геев и лесбиянок и с Международной ассоциацией геев (International Gay Association). «Гей-лаборатория» пыталась исследовать приемлемость для россиян идей освобождения геев и лесбиянок и осмыслить новую угрозу, которую представляла собой ВИЧ-инфекция для сторонников однополой любви в контексте Советского Союза. В 1984 году под давлением КГБ группа распалась, а ее члены либо эмигрировали, либо перестали заявлять о себе[989].

Судебные и медицинские эксперты также выражали осторожные или завуалированные мнения о необходимости реформы закона о мужеложстве на протяжении 1970–1980-х годов. В своих высказываниях юристы и сексологи не признавали второй волны гомосексуальной эмансипации, воплощенной в западном активистском освободительном движении геев и лесбиянок. В отличие от своих коллег в 1920-е годы, считавших политику первой волны эмансипации частью сексуальной революции, поддерживавшейся советским руководством, эксперты более поздних лет выражали свои аргументы в пользу декриминализации добровольного мужеложства исключительно утилитарным языком. Примером тому является один из учебников по уголовному праву, изданный в 1973 году Ленинградским университетом, в котором давалась подробная критика пресловутого закона, совпадавшая с либеральной критикой царских мер против мужеложства, высказывавшейся в начале XX века Владимиром Набоковым. Авторы, в частности, критиковали практику применения уголовных законов для наказания проступков, которые лежали, в сущности, в плоскости морали. Ученые утверждали, что за столь интимный акт невозможно постоянно наказывать, и ссылались на декриминализацию или ненаказуемость таких деяний не только в капиталистических странах, но и (к тому времени) в коммунистических Восточной Германии, Польше и Чехословакии[990]. Еще две инициативы, оказавшие влияние на политику по этому вопросу, были предприняты за закрытыми дверями. Первая – это записка 1979 года, направленная в Министерство внутренних дел СССР специалистом в области половых преступлений криминологом А. Н. Игнатовым. По всей вероятности, этот документ остался без практических последствий. Далее имела место безуспешная попытка историка и сексолога Игоря Семеновича Кона опубликовать в 1982 году статью про закон о мужеложстве во влиятельном журнале «Советское государство и право»[991].