Другая материя

Он был розовый, курносый, с золотыми кудрями. Когда его положили мне на живот, я как будто видела его сразу во всех временах. Это был не только ребёнок, но и взрослый мужчина, и старик, весь светящийся, необыкновенно прекрасный. Я всегда ненавидела, когда кто-то называл его «ляля». Какая же это «ляля», вы что, не видите – он мудрый, сияющий, крылатый? Он пришёл ко мне, пришёл, чтобы защищать меня, и я смотрю на него и с умилением, и с трепетом. Когда он родился, я поняла: все люди рождаются, чтобы жить вечно. Никто не рождается, чтобы умереть, это приходит потом, и то, что рождённые для вечной жизни всё-таки умирают, – принять сердцем невозможно. Долго ещё мне казалось (и сейчас порой кажется), что он состоит из какой-то другой материи, не такой, из которой сделано почти всё остальное в этом мире, и эта материя для меня всего на свете сладостнее. Оттого и казалось мне кощунственным, когда видела на нём летом комара или какую-нибудь мошку: как могут они его кусать, он же из другой материи и природа не имеет права трогать его. Возможно, когда-то весь мир был сделан из этой другой материи, а потом она отчего-то испортилась, и только иногда вдруг встречаешь какое-то место под деревом на рассвете, или чьи-то стихи, или картину какого-нибудь странного художника и тоже видишь, что они из этой самой – другой материи, неиспорченные. А Егор весь родился из этой материи, хотя с виду обычный мальчишка.

Необычная урна

Иногда для меня бывает очень важно поступать правильно в каких-то ничтожных мелочах. Так, как-то раз в студенческие годы, когда я ехала на троллейбусе через Дворцовый мост к Университету и кондуктор дала мне билетик, я зажала его в кулаке и решила непременно выбросить в урну, когда выйду из троллейбуса. Я шла к философскому факультету, но урны всё не попадались мне на пути, пока я не дошла до колоннады у самого входа в здание. Там, между колонн, тусовались, как обычно, студенты и преподаватели. И рядом с двумя беседующими элегантно одетыми мужчинами, наверное преподавателями, я увидела долгожданную урну. Я бросила в неё билетик и пошла дальше, ко входу, но вдруг услышала за спиной возмущённые вопли одного из мужчин: «Девушка, а ну-ка вернитесь! Это что вы сейчас сделали?!» Я обернулась и увидела их красные, искажённые злобой лица. Оказалось, что то, что я приняла за урну, было стоящей на полу открытой сумкой, принадлежащей кому-то из них. «Извините, пожалуйста, мне показалось, что это урна…» – пролепетала я и забрала свой билетик. Мужчины заорали на меня ещё страшнее, ущемлённые в своём человеческом достоинстве тем, что их сумку можно было принять за урну, и я с билетиком в руке вошла на факультет и разрыдалась. Потом я видела владельца сумки в одной из учебных аудиторий, он действительно был преподавателем, но каким-то пришлым, не с нашего факультета.

Погибшая красота

Однажды я опрокинула стакан воды на рисунок умного толстого мальчика, который сидел со мной за одной партой. Был урок рисования, мы рисовали цветы красками, и у него получались очень красивые фиолетовые цветы в вазе. Я неудачно повернулась, и стакан, в который мы макали кисточки, упал прямо на его рисунок. Фиолетовые цветы расплылись в луже воды, красота погибла. Я извинилась, но довольно сдержанно. Внутри я ужаснулась содеянному, но почти не показала виду – почему-то мне было стыдно извиняться перед этим мальчиком, хотя я и была виновата. Мальчик отреагировал очень благородно, не обвинял меня, а спокойно принял, что его рисунок испортили, только что-то буркнул себе под нос, но не злое, а так, ворчливое. Я ему нравилась, по всей видимости. А мне он чисто по-человечески тоже был симпатичен. Но когда он наклонялся через парту вперёд, обращаясь к сидевшему впереди другу, ребята, чьё место было прямо за нами, тыкали его циркулем в попу – не по-настоящему, конечно, а так, понарошку, как будто бы, на самом деле не прикасаясь, а я ржала. Зачем ржала? Почему? А вот, наверное, почему: если бы не ржала, ребята бы подумали, что я в него влюбилась, а этого нельзя было допустить.

Скажи мне, кто тебе нравится