Другая материя

Организатор Летней школы, уважаемый рязанский профессор, как-то раз подошёл там ко мне и многозначительно сказал: «Алла Горбунова. Поэтесса и философиня». Что он имел в виду, я не знаю – было ли это недоумение, удивление, восхищение, насмешка или всё это вместе. Думаю, персона моя его заинтересовала после того, как наш завкафедрой попросил меня встретить рязанского профессора с вокзала, когда он приезжал на Дни петербургской философии. Тут-то я и отличилась. Вернее, не я, а Дима Григорьев, которого я взяла с собой, чтобы отвезти уважаемого профессора на машине. Профессор захотел поесть суши, мы пошли в суши-бар, и там Диму прорвало: «А вы знаете, кто вас встречает? – спросил он профессора. – Это Алла Горбунова, она поэт, и философ тоже, правда, характер у неё плохой, обычно она приходит на конференции и во всех гнилыми помидорами кидается, будьте осторожны, когда будете выступать…» – и дальше Дима ещё долго шуточно рассказывал про меня. Профессор был очень серьёзен и ни разу не улыбнулся. Но потом всегда спрашивал у завкафедрой, как я поживаю, и пригласил на Летнюю школу.

В один из дней в Летней школе были танцы, и меня пригласил потанцевать парень из Чебоксар, который работал учителем информатики в школе, параллельно учился в аспирантуре и делал доклад про виртуальную реальность. Мы потанцевали, и он сказал мне: «Это ведь ничего страшного, что мы потанцевали? Я женат, ты замужем…» Я сказала, что ничего страшного, танцевать можно. Потом мы пошли гулять по территории этой базы отдыха, и он рассказал мне, что его привлёк мой доклад про событие травмы и что он хочет поделиться со мной тем опытом травмы, который есть у него. Всё детство, до окончания школы, ему угрожали кастрацией. У них в школе была на эту тему крайне нездоровая обстановка. Была банда гопников, которые кастрировали тех, кто им не нравился, и потом вывешивали отрезанные яйца на футбольном поле. И ему много лет угрожали, что отрежут яйца и повесят на футбольном поле. Он знал тех, с кем это реально произошло. Сам видел эти яйца на футбольном поле. Много чудовищных подробностей он ещё мне рассказал. Потом перешли на другое – у него жена, он очень её любит. Я что-то рассказывала о себе. Мы с этим парнем ещё много общались в последующие дни.

Какое-то от него исходило ласковое и принимающее тепло. Меня потянуло к нему. В те годы я была ещё замужем за Денисом, но у нас связи на стороне не считались чем-то категорически неприемлемым. И тут вдруг я ощутила что-то очень тёплое, очень живое, при том что твёрдо понимала, что быть между нами ничего не должно, потому что он предан своей жене и потом изведётся, если что-то будет. Но когда я была рядом с ним – я как будто попадала в какое-то хорошее ласковое облако, и апогеем этого стала поездка на автобусе в Константиново – родное село Есенина. Нас туда повезли в самый последний день, и мы с этим парнем сели рядом. Мне ужасно хотелось положить ему голову на плечо. Вот и всё, чего мне хотелось, но я долго боролась с собой, боялась, что ему это не понравится, что это будет лишнее. После тяжёлой внутренней борьбы я сдалась и положила голову ему на плечо. Он не был против. А потом Летняя школа закончилась, и мы расстались навсегда. Обменялись контактами, но не стали писать друг другу. Ни к чему. Я думаю, его жене очень повезло. Надеюсь, ужасы из детства не преследуют его и он живёт счастливо.

Евразийский союз молодёжи

В юности у меня был период, когда я увлекалась идеями евразийства и Дугиным. У нас на философском факультете как раз была группа юных евразийцев. Они встречались в кабаке «У Евгеньича», и я как-то раз посетила такую сходку.

Разговоры там велись примерно такие: «Я – поклонник высшей социологии Климова. Тебя, Борис, нужно расстрелять как дегенерата», – это сказал Макс, бывший скинхед. Борис, еврей по национальности, ответил: «Ты, Макс, ничего не понимаешь. Чистые нации – это хорошо. Они не вырождаются и потому имеют право на существование. Вырождение – от смешения крови. Всех полукровок, особенно полуевреев, нужно расстрелять, а чистые евреи тут ни при чём. Все полукровки – выродки!» Наполовину еврей Витя заливался радостным смехом: «Да все мы дегенераты. Миша вот – косой. Мы с Борисом ростом не вышли. “Евразия” – это партия карликов». Борис с хохотом предложил: «Вот что: называйте меня Боря Геббельс!» Когда я подошла к их столику, все дружно подняли руки в римском салюте и закричали «Хайль».