Другая музыка нужна

Петер едва заметно подмигнул Энике, старшей девочке Мартонфи. Девочка посмотрела на мать, прося разрешения. Петер перехватил ее взгляд и властно кивнул: «Не смотри ни на кого! Зову? Иди!» Энике шагнула к нему, точно загипнотизированная, потом, приблизившись к напряженному, натянутому, как струна, телу юноши-мужчины, испугалась, оторопела. Кровь то отважно приливала у ней к щекам, то убегала в страхе. Вытянутые вперед руки девочки оцепенели на миг, будто натолкнувшись на воздух. Потом Энике вдруг сдалась, не в силах и не желая больше сопротивляться, и подошла к юноше. Движения ее стали неожиданно прекрасными: по-детски пугливыми и по-девичьи игривыми. Тихий, трепетный стук каблучков Энике смешался с энергичным топотом мускулистых ног парня: они танцевали вместе. Тихо и шумно трещали половицы. Словно дополняя друг друга, ритмично двигались два тела. Девочка, Петер и все сидевшие в комнате были взволнованы. И не только мать, но все кругом с затаенным изумлением смотрели на этот мгновенный девичий расцвет.

Петер запел еще громче, еще быстрее, еще более вызывающе:

А кому какое дело!
И, кого бы ни задело,
Я добьюсь, чтоб ты, девчонка,
На меня бы лишь глядела!

Он поднял девочку, подбросил кверху, поймал и закружился с ней, держа ее высоко в воздухе. Потом, будто она фарфоровая кукла и может разбиться, осторожно опустил на пол и отвесил ей земной поклон. Девочка тут же прильнула к матери, горящим лицом уткнулась ей в шею.

— Мама!.. — прошептала она. И в этом слове было и «спасибо», и «ужасно», и «прекрасно», и «ты тоже была такой» — все соединилось в единственном слове: «Мама!..»

Гости бурно захлопали. Рукоплескали и в комнате и на галерее перед окном. Мартон и Тибор чуть не отбили себе ладоши.

— Ну и Петер!.. Ай да Петер!..

А он поднял руку, подавая знак летящим к нему хлопающим крыльям рук: тихо! Движением головы откинул назад белокурые языки пламени и в упор посмотрел в открытое окно на двор, на дом, на всю улицу Кериш, Луизы, Сазхаз, на всю окраину, где он родился и вырос. Посмотрел пристально, любовно, нежно и запел:

О, запевайте, пойте, пойте
Священный, скорбный гимн труда!

С третьей строки вместе с ним пели уже и все сидевшие в комнате и все стоявшие на галерее, но Петеру показалось, будто вместе с ним поет вся улица, весь город, вся вселенная:

Но кто же, кто за труд геройский
Вознаградит нас и когда?
К оружью, бедняки,
В отряды и полки,
Пускай тираны пропадут
От трудовой руки!

Дядя Мартонфи вытащил из кармана большущий дырявый носовой платок и утер слезы.

— Сынок, сынок… — пробормотал он.

Старик сидел в уголке на кровати, к которой пришлось придвинуть стол, так как стульев не хватало.

— Франц-Иосиф… Франц-Фердинанд… Император Вильгельм, — забормотал старик.

— Да помолчи ты! — прикрикнула жена. — Опять завел свою шарманку!

Старик еще глубже забился в угол и, казалось, совсем исчез.

Снова пили чай с ромом. Его разносили по кругу девочки, вовсе не следя за тем — да это было бы и невозможно, — кто из какой пьет чашки, своей или чужой.

— Ты социалист? — спросил Мартон Петера.

— Не знаю, пока не задумывался над этим, — простодушно ответил Петер. — Может быть…

10

Меньшая девочка, разнося чашки, смотрела на Петера с подчеркнутым равнодушием, чуть ли не сердито, будто желая сказать: «Я — не то что сестра, мне ты совсем не нужен!» Девочку обидело, что Петер не с ней танцевал, — вернее, что с ней никто не танцевал. И она наблюдала за Энике. Не происходит ли и дальше что-нибудь между нею и Петером?

Девочка нарочно делала все по-другому, чем сестра, желая и этим привлечь к себе внимание ребят и особенно Тибора: он стал ее избранником. Она подавала чашки через голову Тибора, то и дело касаясь его волос, но легко, как стрекоза касается пены речной. Тибор скорее видел ее руку, нежели чувствовал эти нежные касания крылышек. Он сидел усталый и грустный, принужденно улыбался. И все это продолжалось до той поры, пока девочка, разгоряченная его улыбкой, не уронила кружку с чаем прямо на колени Тибору. Тибор вскочил, смущенно стряхнул брюки. Девочка расплакалась и выбежала на кухню. Тибор — за ней. Он утешал ее, уверял, что ничего не случилось, но девочка, к недоумению Тибора, ревела пуще прежнего и вдруг спросила, всхлипывая:

— Будете танцевать со мной?

Тибор тотчас ответил:

— Конечно!

Тогда девочка успокоилась, позволила Тибору отвести ее за руку в комнату, и хотя в глазах у ней сверкали две большие слезинки, но сквозь них искрилась уже благодарная улыбка. И девочка, счастливая, победоносная, посмотрела на сестру, на Петера и дала им отпущение грехов, к которым скоро и сама будет причастна.

Тетушка Мартонфи окликнула Мартона:

— Фицек, спойте что-нибудь! Но только вы один.

На лице у ней появились те самые ямочки, что передались от нее сыновьям. Лицо пожилой женщины помолодело.