Читаем Другая музыка нужна полностью

— В городском парке? — быстро спросил Мартон чуднo одетого человека, чтобы перебить старика и не видеть страшной черной беззубой его пасти. Ведь и двухмесячный младенец разевает свой беззубый рот, когда кричит, но он розовый и маленький, а это была какая-то промозглая пещера. — А что, в парке нет больше работы?

— Слишком много квалифицированных развелось.

— Каких квалифицированных?

— Жеребцов молоденьких!

Чиновник вернулся. Вытащил бумаги. И начал бесстрастно читать фамилии и имена. Назовет, передаст документ и тычет указательным пальцем на ворота: «Можете проходить!»

— Янош Эрдеи, — равнодушно, как и других, выкликнул чиновник.

Мартон работал под этим именем на консервном заводе. Он оглянулся: может, здесь и вправду есть кто-то по имени Янош Эрдеи и он откликнется сейчас?

— Янош Эрдеи! — послышалось снова, и чиновник презрительно ухмыльнулся.

Мартон не ответил.

— Мартон Фицек!

Юноша подошел.

— Я Мартон Фицек.

— Мы не нуждаемся в подстрекателях-стачечниках, даже в таких, у кого только одна фамилия. Берите свои бумаги, Янош-Мартон Эрдеи-Фицек!

Мартон разозлился.

— Откуда вы знаете, что я Янош Эрдеи?

Чиновник не удостоил его ответом. Он вернул документы остальным, не взятым на работу, и направился к воротам.

— Эй, кто пойдет купаться? — крикнул Мартон, желавший хоть чем-нибудь скрасить неудачу, да так громко, чтобы его услыхал и тот самый чиновник. — Поплаваем, что ли? В этакую жару лучше и не придумаешь!.. Особенно если у кого время есть…

Никто не отозвался. Все опять сбились в кучу и, перебрасываясь словами, смотрели на ворота, ждали: авось да покажется снова «отдел найма».

Мартон один пошел к Дунаю. «Откуда он узнал?» И почему-то вспомнился ему вдруг отец Илонки, потом и сама Илонка.

Река была всего в двухстах метрах. Он шел и пел:

Дал бы бог, чтоб не случилось


Мне тебя и повстречать.


Про тебя бы я не слышал,


Да не знал бы, как и звать.



И не выцвели бы кудри,


Не седела б голова,


Не погас бы мой румянец,


Как осенняя листва.



Мартон разделся. Огладил руками худое мускулистое тело.

— Ну, ладно! — воскликнул он, проведя ладонью по впалому животу. И бросился в реку.

Вода была божественная. Он кинул взгляд на стройный подвижной золотой мост, перекинутый солнцем от берега до берега и озаривший реку влажным сверканием.

Мартон поплыл. Сначала против течения. Потом повернул обратно, лег на спину и, закачавшись во влажном золоте, позволил воде увлечь себя.

Золотой мост поплыл вместе с ним. Блуждающие волны то и дело шлепались о тело юноши, словно желали ему что-то сказать, иногда неприлично подкидывали кверху его голый живот.

— Нет, так не пойдет!.. — воскликнул Мартон и перевернулся.

Из воды высунулась другая обнаженная часть мальчишеского тела, влажно засверкала и повернулась к заводу. Юноша обнимал волны, подминая их под себя, плюхался на них со всего маху, нырял с головой, дышал в реку, ласково называл ее «миленькой Дунаюшкой» и все время вполглаза наблюдал за одеждой на берегу, как бы ее не стащил кто-нибудь.

Потом, когда тело уже остыло и горечь в душе улеглась, он выплыл на берег, разок-другой подпрыгнул, отряхнулся от воды и оделся. Вынул из кармана поломанный гребешок, осколок карманного зеркальца и затянул опять ту же песенку. Погляделся в зеркальце: щеки разрумянились, волосы были иссиня-черные и словно усыпанные росой. Мартон рассмеялся неожиданно, потому что как раз в этот миг спел:

Не погас бы мой румянец, не седела б голова.



— А, все это чепуха! — воскликнул он вдруг.

Денег на трамвай не было. И пришлось прошагать добрых полтора часа пешком. Из-за стекол витрин булочки щурились на него, словно крохотные солнца. Подвернись только случай, он наверняка утянул бы целую дюжину — подумаешь, преступление!..

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ




в которой г-н Фицек устанавливает, что в отчизне венгров не только русины, но и сапожники являются национальным меньшинством. Эта глава короче предыдущей, но людские судьбы в ней длинней



1

Мартон и его друзья стали юношами. Этот год пропал, словно солдат, которого погнали на фронт: был — и нет его!

Г-н Фицек не вернулся и к осени. Пошла зима, а он все еще сидел в тюрьме. Сколько раз им обещали, что вот-вот состоится суд, и каждый раз откладывали его. Видно, кому-то очень не хотелось, чтобы дело «обманщиков армии» выплыло на свет божий.

Снова приближалась весна. Отто и Пишта поступили работать на предприятие «Лорда и К°» по постройке бараков и ангаров. Отто снимал копии с чертежей, Пишта был на побегушках.

Г-жа Фицек разносила подписчикам газеты. Нелегко было каждый день ходить с раннего утра по этажам, в хорошо воспитанных домах просовывать газету в дверную ручку, а в таких, как дома на улице Луизы, где их могли украсть, и стучаться в квартиры: «Газета!», «Газета!».

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза