Другая школа 2. Образование – не система, а люди

«Хлопните два раза те, кто меня сейчас слышит», – говорит на своих уроках классу руководитель начальной школы Сергей Плахотников. «Сотрудничество – одно из ключевых слов в обучении. Благодаря ему мы равны при неопределенности будущего. А любой урок – это ситуация неопределенности, – говорит мне Плахотников. – Учителя хотят предсказуемости, но как она возможна? Мы не знаем, с каким опытом дети пришли сегодня в класс и в какую сторону пойдет разговор. Ученики могут приспособиться к взрослому, который решит довести дело до точки, невзирая на их предпочтения. Но тогда формируется очень опасная модель поведения – мы и дальше в жизни все время будем приспосабливаться к взрослому, который нас строит».

Плахотников перечисляет мне три главных качества любого хорошего учителя: талант в общении с детьми, интерес к окружающему миру и способность взаимодействовать на равных. «Первое – это умение чувствовать ребенка. И такое качество должно быть с рождения, потому что ему невозможно научиться, – говорит Сергей. – Есть учителя, для которых дети – средство достижения своей цели. Способ удостовериться, что ты хороший преподаватель, что состоялся в этой жизни, что твои идеи правильны и ты на своем месте. Интерес – это не заискивание. Это вопросы «Покажи, как ты этому научился» и «Расскажи еще. Мне интересно!». Искреннее превалирование ноты узнавания над нотой утверждения и приказа. И когда я говорю об интересе к окружающему миру, то имею в виду преподавателя биологии, который сам хочет узнать ответ на вопрос, как дышит илистый прыгун, когда он в иле».

Третья составляющая, важная для общения с родителями, – способность взаимодействовать на равных и сотрудничество. «У преподавателя и родителей общая цель – заботиться о самоопределении ребенка, – говорит Плахотников. – Но если говорить обо всех чертах хорошего учителя в порядке убывания, то можно закрыть глаза на трудности общения преподавателя с мамами и папами. Можно найти методиста, если учитель не силен в предмете. Но если человек глух к ребенку – надо с ним расставаться». – «Как вы понимаете, что человек не глух?» – спрашиваю я. «Знаете, в нашей профессии нет привычки учитывать мнение ребенка, учитель обычно слышит только себя, – говорит Плахотников. – А речь – это то, в чем мы чаще всего проявляемся как личности. У ребенка слишком часто во рту кляп – кодифицированный литературный язык педагога. Его все время поправляют: «Скажи полную фразу!» или «Вот так надо говорить!». Мы можем связать ребенка по рукам и ногам, но не можем запретить ему говорить собственной речью. Все меняется, как только ребенок понимает, что высказанное им вслух не только ценно, но и зафиксировано взрослым. Что учитель помнит слова, а не проступки. Проведите эксперимент – спросите не «Помнишь, ты вчера разбил…», а «Ты помнишь, что вчера говорил?». Нарушения обычно ищут проверяющие органы. А человек, у которого есть дар общения с детьми, радуется увиденным мелочам».

Я вспоминаю предмет в израильской школе, который можно примерно обозначить как «личная ответственность». В течение года школьникам нужно в обязательном порядке побыть волонтерами. «Какие уроки вы бы добавили в современные школы?» – спрашиваю я у Плахотникова. «Знаете, сейчас в школах уроков так много, что жить некогда, – говорит мне Сергей. – Я бы убирал уроки. Собрать бы детей, чтобы погулять с ними по городу… а потом, опираясь на увиденное, понять, что мы можем изменить в школе. Но у нас ведь есть программа, и мы должны выдавать результат. В этом проблема современных учебных заведений: сейчас ценится эффективность, управляемость, простота. А другие ценности испарились. Но не все в этой жизни упрощается. Школа – не банк. Это управление содержанием, а не процессами. Посмотрите: были школы «с лицом», а сейчас они все обезличенные и под номерами. И очень много стало страха. Жить в ожидании конкурса – тупиковая ветвь развития. Школа должна проявляться через своих выпускников. А сейчас, глядя на учебные заведения, я подумываю, не перевести ли мне своего сына на домашнее обучение».