Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие

В. Нижинский в «Шехеразаде». Рисунок Ж. Кокто

«Дягилев не любил меня, ибо я сочинял один балет. Он не хотел, чтобы я делал вещи, которые ему не по нраву. Я не мог соглашаться с ним во взглядах на искусство. Я ему говорил одно, а он мне говорил другое. Я часто с ним ругался. Я запирался на ключ, ибо наши комнаты были рядом. Я не впускал никого. Я боялся его, ибо я знал, что вся практическая жизнь — в его руках. Я не выходил из комнаты. Дягилев тоже оставался один. Дягилев скучал, ибо все видели нашу ссору. Дягилеву было неприятно видеть лица, спрашивающие, что такое с Нижинским. Дягилев любил показывать, что Нижинский его ученик во всем. Я не хотел показывать, что соглашаюсь с ним, а поэтому часто ругался с ним при всех… Я имел (полонизм. — Л. К.) не больше двадцати одного года. Я был молод, а поэтому ошибался… Я стал притворяться злым» (Чувство 2000: 136–137).

Тут он стал очень наблюдательным в отношении недостатков Дягилева. Приближаясь к своему сорокалетию, Дягилев молодился и красил волосы — Нижинский это подметил, потому что наволочки чернели от краски. Подметил он и два вставных зуба спереди, которые тот трогал и шевелил своим языком, напоминая старуху. Прядь волос, которую Дягилев красил в белый цвет, чтобы отличаться от всех, пожелтела из-за того, что он купил плохую краску — Нижинский и это злорадно подметил. Из фатовства Дягилев вставлял монокль в глаз, говоря, что плохо им видит, — солгал, — злился Нижинский. «Тогда я понял, что он мне наврал. Я почувствовал боль глубокую. Я понял, что Дягилев обманывает меня. Я не верил ему и стал развиваться один, притворяясь, что я его ученик» (Чувство 2000: 143).

Дальше — больше.

«Я его стал ненавидеть открыто и один раз его толкнул на улице в Париже. Я его толкнул, ибо хотел ему показать, что я его не боюсь. Дягилев меня ударил палкой, потому что я хотел уйти от него. Он почувствовал, что я хочу уйти, а поэтому побежал за мною. Я бежал шагом. Я боялся быть замеченным. Я заметил, что люди смотрят. Я почувствовал боль в ноге и толкнул Дягилева. Мой толчок был слабый, ибо я почувствовал не злость на Дягилева, а плач. Я плакал. Дягилев меня ругал. Дягилев скрежетал зубами, а у меня на душе кошки царапали» (Чувство 2000: 143–144).

Неоднократно Нижинский отмечает, что его якобы раздражала дягилевская страсть к мальчикам и что он не разделял этой страсти. Он не думает, что Дягилев заслуживает тюрьмы за это, но, чувствуется, что Нижинский, сознавая себя неподвластным этой страсти, ощущает свое превосходство над Дягилевым. Видимо, эта идея развилась у Нижинского вполне уже после его внезапного брака. Раньше она выглядела бы нелепой, поскольку от этой дягилевской страсти зависело благополучие Нижинского, и он никак тогда против нее не возражал.

Конечно, это уже задним числом Нижинский выдвигает эпизоды разлада на первое место. В реальной жизни первых лет их союза эти эпизоды были нечастыми («однажды толкнул его» — у всех друзей случаются ссоры) и не определяли их быт. Все вокруг отмечали их близость, преисполненную радостей творчества и успехов, наслаждения богатством и славой. Лучшим свидетелем необъективности Дневника в этом вопросе является… Ромола. В ее биографии Нижинского сказано: