Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие

На палубе Нижинский не обращал на нее внимания и первым не здоровался. Он просто не узнавал ее. Барон Гинцбург (в английском фамилия читается как Гинзбург), российский еврей, банкир, помогавший Дягилеву деньгами, устроил бал-карнавал, и только Ромола и Нижинский оказались на балу без специальных костюмов. Нижинский это отметил. Когда ему в очередной раз представили Ромолу, он поинтересовался, что у нее за колечко. В это время он разговаривал с одной актрисой-полькой по-польски, и та перевела его вопрос. Ромола ответила, что это талисман из Египта, который мать дала ей на счастье. Нижинский по-польски сказал: «Так, przyniesie Pani szczescie, napewnie» («Наверное, оно принесет Вам счастье»). На шестнадцатый день путешествия к ней подошел Гинцбург и сказал: «Ромола Карловна, поскольку Нижинский не может говорить с Вами сам, он просил меня узнать, согласны ли Вы выйти за него замуж». Ромола приняла это за злую шутку, расплакалась и убежала. Появился Нижинский и сказал на ломаном французском языке: «Mademoiselle, voulez vous — vous et mois?» («Мадемуазель, хотите — Вы и я?»). Она ответила: «Да, да, да!» По прибытии в Рио-де-Жанейро поехали с той самой полькой за обручальными кольцами.

Знакомый с семьей Ромолы актер Больм отвел Ромолу на палубе для конфиденциальной беседы. Он выразил свое изумление: «Выйти замуж за человека, которого вы не знаете, совершенно чужого, с которым вы даже не можете разговаривать…» Ромола отвечала, что знает его танец. Больм: «Вы дитя. Вы знаете его как артиста, а не как мужчину. Он очень приятный человек, очаровательный коллега, но должен предупредить вас — он совершенно бессердечен». Больм рассказал, что на известие о смерти отца Нижинский реагировал улыбкой (это было правдой, и это был один из симптомов надвигавшейся болезни — эмоциональная глухота). Ромола отвечала: «Мне все равно». Больм предупредил ее еще об одном: «дружба Нижинского с Дягилевым, хотя вы можете этого и не понять, больше чем дружба. Возможно, он не сможет полюбить вас, и это погубит вашу жизнь». Ромола отвечала, что выйдет замуж, «даже если вы и правы». Больм откланялся.

Маленькая Мими Рамберг закатила истерику. После этого она покинула труппу и… под своим новым именем, впоследствии знаменитым, Мэри Рамберт, основала балет Англии.

Ромола ожидала, что после помолвки с Вацлавом они соединятся в постели, как это водится в Венгрии. Но жених пожелал ей спокойной ночи. Свадьбу сыграли в Буэнос-Айресе. В свадебную ночь Нижинский отвел ее в спальню, поцеловал руку и ушел, оставив жену думать, не прав ли Больм. Муж явно не рвался к ее телу. Прошло немало дней, прежде чем он решился осуществить брак.

Супруги были неимоверно далеки друг от друга не только потому, что разговаривали на разных языках. Ромола была чрезвычайно образованной женщиной, а Вацлав оставался неотесанным и малограмотным. По-французски он писал фонетически — как произносится, но и в русском делал грубые ошибки. «Мне не давали спокоя», — пишет он (Нижинский 1995: 69). Это полонизм у Нижинского (по-польски «спокуй»). Лучше всего его уровень показывает фраза из Дневника: «Речь Френкеля умственная, жены тоже. Я боюсь обоих.» (Чувство 2000: 93). Прямо как разговор прислуги о господах. Сильно различались супруги и по интересам. Ромола мечтала о бриллиантах, приемах, блестящей жизни в обществе. Он охладил ее энтузиазм: «Я артист, а не принц».

Ждали Ромолу и другие неожиданности. В поезде Вацлаву стало плохо и он упал без сознания. Потом объяснил ей, что такое с ним бывает, а его брат вообще слабоумный. Тучи над головой Ромолы сгущались. От Дягилева все не было известий в ответ на весьма позднее извещение о бракосочетании.

Приехали в Будапешт. Там получили телеграмму от дягилевского режиссера Григорьева. Он коротко сообщал, что поскольку Нижинский пропустил спектакль. Дягилев не нуждается более в его услугах. Супруги не могли поверить. Они считали, что Нижинский незаменим. Ромола расплакалась. Об увольнении сообщили все газеты мира. Посыпались предложения о работе, но все из варьете, ничего серьезного и достойного. Дягилев же, помня о провале двух последних балетов с Нижинским, вернул в труппу Фокина. А на месте Нижинского скоро оказался поразительно красивый 18-летний Мясин.

Нижинский же, расставшись с Дягилевым и Фокиным, потерял гораздо больше, чем приобрел. Его соученик Федор Лопухов очень проницательно писал о его творчестве: