Другая страна

– Да, – задумчиво сказала она. И неожиданно закончила: – Мне почему-то кажется, что твоя жена должна чувствовать себя как за каменой стеной. У тебя на дороге лучше не становиться и твою семью не обижать.

Я хохотнул.

– Моя жена имеет специализацию снайпера и три официальных подтверждения смертельных выстрелов. А еще у нее два диплома – исторический и экономический. Кто за кем станет прятаться при житейских бурях – это очень интересный вопрос.

– Ну, где-то она права, – сообщил Ицхак, протягивая стакан, чтобы чокнуться. И продолжил, после радостного кряканья, – тот молодой человек будет долго лечить сломанную челюсть. Хорошо еще, что они не захотели шум поднимать и замяли все это дело. Как ты, интересно, умудрился понять, что он на своем кенгурином наречии брякнул.

– Вот это была совсем не проблема. Я этой жеребятины наслушался от канадцев с австралийцами на всю жизнь. Только одно дело, когда они рассуждают, как вылезя из окопа, поскачут к ближайшим девкам, и совсем другое, когда обсуждают стати моей жены.

– Он это устроил на дипломатическом приеме в австралийском посольстве, – сообщил Ицхак внимательно слушавшей Лене. – Они думали, что их не понимают. Почему-то об израильтянах в мире очень странное представление. Они считаются очень хитрыми, злобными и разговаривающими исключительно на иврите или, на самый крайний случай, на идиш. Поэтому общаться с вашими советскими Цви категорически не желает. Опасается, что придется еще кому настучать по морде. Ты сколько языков знаешь? – спросил он меня.

– Не морочь голову, – отмахнулся я. – Меньше чем ты. Потом, это тебе не советская анкета, где пишут "читаю и говорю со словарем". У меня, – сказал я, обращаясь к Лене, – очень специфический способ изучения языков. Начальство сует в теплую компанию, где никто не говорит на предыдущих выученных. Такое можно пожелать только врагу. Но результат дает прекрасный. Месяца через три-четыре можно уже общаться достаточно свободно. Про высокие материи и духовность говорить не стоит, но на практические темы – без проблем… Ладно, засиделся я здесь, пора уходить.

– Момент, – сказал Ицхак, – ты не забыл, зачем приходил?

– А зачем я приходил? – с интересом спросил я.

– Вот видишь, – радостно сообщил он, – ничего не помнишь, но на автопилоте, прибыл по месту назначения, хотя и зря. За ним, действительно, как за каменой стеной. Я все бумаги закинул Анне на работу.

– А! – сказал я, смутно вспоминая разговор недельной давности про завод и его продукцию.

– Вот именно. Все окупилось гораздо раньше, чем я рассчитывал. Вышли на ноль. Теперь пойдет сплошная прибыль. Не вижу на лице радости…

– Да я в тебе с самого начала не сомневался, – успокаивающе сообщил я.

Ицхак покраснел и резко развернувшись, двинулся к дому.

– Эй, – закричал я ему в спину, – бутылку хоть оставь!

– Обойдешься, – не поворачиваясь, ответил он.

– Он что обиделся? – неуверенно спросила Лена. – А на что?

– Понимаешь, у меня никогда не было отца. Вернее не так. Он был, но умер, когда мне было три года, и я его совершенно не помню. Наверное, каждый хочет иметь отца – сильного, умного и всегда приходящего на помощь. Чтобы о нем можно было рассказывать приятелям и гордиться перед окружающими.

Когда я приехал в Израиль, я был достаточно взрослый, повидавший фронт и смерть друзей и товарищей. Мне приходилось по трупам друзей в атаку ходить и совершенно спокойно кушать, сидя на покойниках. Я посылал своих подчиненных в бой, зная, что они не вернутся. В общем, я считал себя совершенно непрошибаемым типом, который все видел и для которого единственным стоящим, авторитетным мнением является мое собственное. И тут мне повезло наткнуться на Ицхака. И я получил совершенно бескорыстную помощь и понимание. Человека, который все объяснит, подскажет, как решить проблему. Абсолютно надежного, с бьющей через край энергией и непоколебимой верой, что все можно исправить и всего можно добиться. Наверное, он точно попал в мои представления об отце.

А у него никогда не было своей семьи. То есть погулять он любил, будь здоров – как не каждый может и женщины на него вешались всегда, сколько я его знаю, хотя он совсем не красавец и долгое время был беден, как церковная крыса. Мы никогда с ним об этом не говорили, но я уверен, что я для него тоже такой сын, которого у него никогда не было.

Вот только родители обычно хотят, чтобы дети продолжили их дело. А мне это совершенно не интересно. В теории мы с ним на паях строим заводик. А практически я отдал ему свои деньги и забыл. Вот чего я совершенно не боюсь, что он их в карман положит. А его это обижает. Он не сумел привить мне интерес к своим далеко идущим идеям. И ведь что удивительно – до войны я собирался поступать на инженерный, до сих пор популярные книжки почитываю, так что оценить мысль вполне могу. А если бы и не мог, все равно бы помог ему, но сейчас мне это совершенно до того самого места… Видимо, здорово меня война поломала… Ладно, – заговорились мы с тобой. Пора тебе возвращаться к товарищам, чтобы искать не начали. Может, еще встретимся.