Другая женщина

Фотоальбомы, которые Памми так гордо листала в день моего самого первого визита, выстроились на полке над стереосистемой, между двумя средних размеров колонками. Я прошлась взглядом по корешкам. Годы были жирно обозначены черной ручкой. Я помнила лишь, что альбом, который она мне тогда показывала, был в темно-бордовой кожаной обложке. Но теперь, потрогав их, я поняла, что это лишь дешевенькая пластмасса, силящаяся выдать себя за натуральную кожу. Я не без труда вытащила первый из трех темно-бордовых томов: он цеплялся своей липкой обложкой за соседей. Все его страницы оказались переполнены молодыми Памми и Джимом. Видимо, любовь только-только запустила в них когти: они с обожанием глядели друг на друга, а всем окружающим оставалось лишь смотреть в объектив. Как выяснилось, Адам – вылитый Джим в возрасте двадцати с чем-то лет. А Джеймс походил на отца еще сильнее. Джим горделиво обнимал Памми за плечи, и его присутствие служило как бы предостережением для всех ее потенциальных воздыхателей. На другом фото Памми позировала на капоте «Хиллман-Импа» в цельнокроеном платье с геометрическими узорами, а ее подружки, с вытянувшимися физиономиями, теснились внутри – как им и полагалось. Я так и представляла себе завистливые разговоры, которые они при этом вели, – когда шикарный Джим поднимал фотоаппарат, восхищаясь своей девушкой. Следующая страница: пикник, Памми, Джим и их друзья возлежат на пляжном одеяле. Они укрылись между песчаными дюнами, но края одеяла все равно вздымает мощный ветер. Наверняка это летняя Англия. Может быть, где-то на южном побережье – Камбер-Сандс или Лейсдаун. Я вообразила себе ту свободу, которую несла с собой молодость, выпавшая на конец шестидесятых, и ощутила укол зависти. Видимо, они чувствовали себя владыками мира. Такая беспечная жизнь. Ничто тебя не сдерживает, ничто тебя ни к чему не привязывает. Я подумала: интересно, будет ли наше время казаться таким же, когда мы станем оглядываться на него много лет спустя?

На снимке фигурировали четыре пары: мужчины со своими бакенбардами, девушки со своими кудряшками, явно сделанными при помощи самодельных бигуди (изготовленных из жестянок от кока-колы). Все они улыбались. И тем не менее у меня сохранялось стойкое ощущение, что это – Шоу Памми и Джима. Они явно считались Элвисом и Присциллой этой компании. Они всегда царили в этом мирке, и всегда все смеялись их шуткам.

Итак, похоже, Памми всю жизнь пользовалась огромным вниманием окружающих. Именно в таких ситуациях ей было комфортно. Видимо, она по наивности полагала, что это как-то подтверждает ее ценность, что без всего этого драматизма она лишится значимости. Мне подумалось, как это, наверное, утомительно – постоянно стремиться, чтобы на тебя упал луч прожектора.

Ближе к концу альбома среди черно-белых снимков стали появляться промельки цвета: монохромность постепенно сменялась жизнеподобным поляроидным сиянием. На лицах тех, кого фотографировали таким способом, читалось восторженное изумление, совершенно искреннее. Все эти люди, казалось, дивятся очередному безумному изобретению современности. Интересно, а мои внуки (или уже дети) тоже будут, просматривая фотки на древнем айфоне, видеть на наших лицах такое же зачарованное удивление?

Я вспомнила, что уже видела первое изображение на начальной странице следующего альбома: фото, где Джим с Адамом стоят у пруда и кормят уток. Адам, с половинкой куска хлеба в руке, взирает на отца во всех смыслах снизу вверх – с выражением восторженного трепета. Мне подумалось: а если бы они знали, что им отпущено провести вместе так мало времени, они бы сделали что-нибудь иначе? Говорят, никто из нас не захотел бы заранее знать, когда умрет, даже будь это возможно. Но когда я смотрю на такие снимки, то невольно задумываюсь: может, лучше было бы знать. Чтобы разумнее использовать свое время. Проводить его с теми, кого мы любим.

Я откинулась на спинку дивана, держа альбом на коленях, и быстро долистала его до последних страниц: я помнила, что где-то там видела фотографию Адама и Ребекки. Тогда Памми как раз оставила альбом открытым именно на этом месте. Теперь, когда я об этом подумала, мне в который раз пришло в голову: все, что Памми делала, с самого начала было тщательно выстроено, скрупулезно спланировано для того, чтобы вселить в меня беспокойство и тревогу. Никто другой этого бы не заметил: в этом она была мастерица. «Вот добрая душа», – умилялись все, когда она столь заботливо приготовила гигантский рождественский обед, хотя знала, что я только что съела такой же. И то же самое все восклицали, когда она тайком устроила так, чтобы давно исчезнувшая из моей жизни подруга объявилась на моем девичнике, хотя Памми отлично знала, что эта подруга в свое время переспала с моим тогдашним молодым человеком (а следующим моим молодым человеком стал уже Адам). Ну да, ну конечно, ну разумеется. «Славная, милая Памми».