Другая жизнь

— Ребята, случилось что-то нехорошее. Скорее всего, учителя арестовали, иначе нам дежурный сказал бы, что нет его, мол, и отправил бы искать его в другом месте. А если все так плохо, значит, нам нужно ничем не скомпрометировать себя и учителя. И говорить надо всем одно и то же: приходим, тренируемся в шахматы играть и ничего не знаем. За шахматы нас в тюрьму не посадят, а дальше видно будет.

Все покивали и стали ждать следователя. Он вернулся с пачкой белой бумаги и ручками.

— Двигайте свои стулья к столу и пишите, — обратился он к нам, раздавая «инвентарь». — Вверху фамилию, имя, отчество, домашний адрес и номер школы или название вуза.

Мы стали исправно выводить свои данные.

— Написали?

Мы подтвердили это, и он продолжил:

— Ниже — объяснительная. Я такой-то, знаю учителя Власова Альберта Станиславовича с такого-то времени. И дальше в произвольной форме пишем сочинение о том, чем он и вы занимаетесь. Или лучше называть его шефом?

На удивление, все произошло, как в хорошем фильме про шпионов. Никто из ребят не обратил внимания на явную провокацию со стороны следователя. Все усердно выводили свои каракули, уткнувшись в бумагу. Я тоже старался не поднимать головы. К тому же из нашей компании, наверное, ввиду возраста, интереса у следователя к себе я вообще не наблюдал. Он все время, пока мы писали, ходил вокруг стола и заглядывал через наши спины. Минут через пять все уже сдавали свои «сочинения», и по его недовольной физиономии стало ясно, что этого он не ожидал. Прочитав при нас «объяснительные», следователь начал кричать прямо в лицо одному из нас, что брехня это все и он знает, что не в шахматы мы играем, а спекулируем народным имуществом и незаконно богатеем в то время, когда страна держит оборону от нападок западных империалистов., что честные люди у станков работают, а мы хотим на чужом горбу в рай попасть. Слюна летела во все стороны у защитника народного имущества. Мне никогда не доводилось так близко слышать пламенные патриотичные выступления. Что-то похожее звучало с трибун на первомайской демонстрации, но расстояние от ораторов до участников шествия было приличное, и слова не действовали так эмоционально. Сначала мне стало стыдно от этих праведных речей, захотелось выскочить вперед и рассказать, что это я виноват в расхищении и обогащении. Но то ли следователь переборщил с назиданием, то ли я вспомнил момент, когда в 93-м году отца, возвращавшегося после работы с получкой, остановил автомобиль патрульной службы, в простонародье «бобик», и после проверки документов и первичного обыска на подозрение в бандитизме ему отбили дубинкой почки и отобрали кровно заработанные деньги. Понятно было, что вся страна — в перестроечных руинах, и каждый выживал, как мог. И милиции в те годы с задержкой платили копейки, а семьи кормить надо. Но обирать трудяг, отнимая последнее?! Короче, действия милиции тогда характеризовали ее с весьма неприглядной стороны и вызывали ненависть у обычного люда. И если в советские годы к профессии милиционера относились с глубоким уважением, например, участковый в частном секторе был желанным гостем в любом доме, и к нему всегда, как к учителю, обращались только по имени-отчеству, то в 90-е всех милиционеров стали пренебрежительно называть «ментами». Вот и сейчас я сразу представил этого следователя с дубинкой, полосующего моего отца, преследуя свои интересы и прикрываясь данной ему властью. Все, закончился патриотизм! Вместе со страной улетучился. Вволю накричавшись, следователь вышел, приказав всем сидеть и ждать его. Мы — молчали, опустив головы. Желания смотреть друг на друга тоже не было. Но иногда я чувствовал косые взгляды ребят в мою сторону, но тогда я еще верил: мы одна команда, и все образуется. Примерно через два часа ожидания за нами пришел дежурный, который встречал нас у входа.

— За мной!

Глаза в пол, затылок в затылок. Мы шли, как на расстрел. Но, к нашему удивлению, он проводил нас до выхода и сказал: «Проваливайте!» Не веря своему счастью, мы рванули из отделения, как спринтеры на Олимпиаде. И только забежав за соседнее здание, остановились. На лицах — паника, на лбу — пот, группа психов, по-другому не скажешь.

— Что делать теперь будем? — вопрос прозвучал от одного, но интересовал всех. И я, опять взяв инициативу на себя, предложил:

— Надо предупредить остальных и до возвращения учителя прекратить все действия. Мы ученики шахматной школы, и не более того. А то, что учитель невиновен, мы с вами знаем. Значит, и его, как и нас, скоро отпустят. Кто куда? — Ребята быстро распределили между собой направления. — Ну, все, погнали.

И мы побежали каждый по намеченному адресу: кто на рынки, кто на склад, кто в палатку на площадь. Общий сбор назначили на восемь вечера в шахматной школе. Как-то у всех одновременно пропало желание называть ее штабом.