Другая жизнь и берег дальний

— Я уезжаю, — сказал я Сонечке.

— Надолго?

— Кажется, что навсегда.

— Куда?

— В Америку.

— В Америку?

— Да.

— Когда?

— В четверг.

— В Америку?

— Да, в Америку.

Сонечка ушла в свою комнату, заперлась в ней и больше не показывалась. Я несколько раз подходил к ее двери, пытался с ней заговорить, но она не отвечала.

Я просидел около двух часов с ее матерью и сестрой. Обе женщины не скрывали своей радости по поводу моего предстоящего отъезда в Америку. Они даже угостили меня чаем с вареньем.

На прощанье они мне пожелали счастливого пути.

Никогда мать и сестра Сонечки не были так любезны со мной, как в тот день.

Я еще раз подошел к двери сонечкиной комнаты, постучался и сказал:

— До свиданья, дорогая.

Никакого ответа не последовало.

На следующее утро я явился в редакцию.

— Как переводы? — спросил редактор.

— Еще не начал, — ответил я. — Уезжаю.

— Куда? — спросил редактор. — В Двинск?

— Нет, в Америку.

— В Америку? Когда?

— В четверг.

Редактор громко расхохотался. Вот придумал! В Америку едет! Юморист…

Из редакции я поспешил к Сонечке. Меня не впустили. Несколько раз попытался вызвать ее по-телефону. Никто не отвечал.

Я уехал в очень подавленном настроении. Никто меня не провожал. Сердце исходило тоской по Сонечке.

Единственным моим утешением было то, что с меня следовало газете «Сегодня» пятьдесят латов, полученных авансом за работу, которую я никогда уже не сделаю.

Я

Я не гожусь в космонавты…

В космонавты я не гожусь. Ни в космонавты, ни в астронавты, ни даже в аргонавты. Ни в какие-нибудь вообще навты.

Я не сделан из космонавтического теста. Не знаю точно, на каких дрожжах всходило тесто, из которого я сделан. Может быть даже не на дрожжах, а просто на дрожи.

Когда я становлюсь на табуретку, чтобы вбить в стену гвоздь, у меня начинается сильное головокружение и сердцебиение и я начинаю шарить рукой по пространству в надежде, что мне удастся ухватиться за какой-нибудь выступ в воздухе и таким образом удержаться в равновесии. К сожалению, однако, воздух представляет собой весьма гладкую материю. Я теряю равновесие и громыхаюсь о пол.

Да что — табуретка! Я даже не могу слишком долго стоять на цыпочках; голова с такой высоты начинает ходить кругом.

Нет, я определенно не гожусь в космонавты.

Я не открыватель новых земель. Не паладин зеленого храма. Я не имею никакого желания ринуться в бурлящую морскую пучину или помчаться со скоростью тысячи миль в час в зияющее космическое пространство.

Чёрт с ним, с зиянием этим. Я не хочу стряхивать с себя космическую пыль. Меня вполне удовлетворяет, когда мой бобровый воротник серебрится морозной пылью. Куда спокойнее.

Я не знаю, что со мной случилось бы, если бы я вдруг, в один прекрасный день, очутился в кабине ракеты, которую какие-то фантастические фантазеры решили запустить в пространство. Впрочем я знаю, что со мной случилось бы, но стесняюсь сказать.

Нет, мне определенно не суждено быть космонавтом. Освоение пространства не для меня. (Не говорите об этом советским вождям, но даже освоение целины — тоже не для меня).

Когда-то я, действительно, завидовал первым людям на Луне. Но это было в те годы невозвратного детства, когда я был отважен до самозабвения и никого на свете не боялся, кроме сына нашего дворника.

Тогда, в те блаженные годы, я мог предаваться необузданным мечтаниям о дерзком полете на Луну.

Вот я на Луне, мечтал я. Пробираюсь по узкой тропинке вглубь планеты через вьющиеся лианы, за которыми скрываются страшные дикие звери и еще более страшные обитатели Луны — лунатики. Лунатики следят за каждым моим шагом, но я этого даже не подозреваю и иду вперед — напролом. Да, я тогда был очень храбр!

Навстречу мне (продолжаю я мечтать) выходит вождь лунных лунатиков, старик по имени Седой Лунь. Его наружность трудно описать, но она ужасна. Не то крокодил, не то человек, не то мой учитель чистописания. Чудище.

Удивительно, однако, как отвага юного возраста постепенно испаряется. С каждым годом я становился все трусливее и трусливее.

Желание попасть на Луну, оказаться на ней первым человеком, у меня пропало полвека тому назад. Может быть даже раньше. Теперь у меня вообще никакой охоты нет попасть куда-нибудь первым. Меня вполне устраивает, когда я прихожу по назначению предпоследним. Я сказал бы даже, что быть предпоследним гораздо приятнее, чем быть первым. Предпоследних никто не замечает, и никакие лунатики на них не нападают.

Я, конечно, сторонник прогресса. И я считаю, что кому-нибудь следовало бы полететь в пространство. Но не мне. Я верю в горбуновскую истину, что от хорошей жизни не полетишь.

А мне живется неплохо. Что касается жителей Луны — и я в этом глубоко уверен — они нисколько по мне не тоскуют. Они не томятся в ожидании моего приезда к ним в гости! И я, со своей стороны, к ним не рвусь.

Полная взаимность!

Лишний человек

Я глубоко несчастный человек.

Я не могу ужиться в современном обществе. Не могу идти в ногу с нашим веком. Наш век идет в одну сторону, я же тяну в другую.

Я лишний человек. Наглядное доказательство, что лишние люди не вывелись и в наше время.