Другая жизнь и берег дальний

Людовик Четырнадцатый, если не ошибаюсь, сказал нечто совсем иное, что-то вроде «Государство это я». Надо проверить в энциклопедии.

Беру энциклопедический словарь. Попутно, в поисках Людовика, произнесшего знаменитые слова о потопе, задерживаюсь на разных других словах и именах с «Лю» и обогащаюсь невероятной информацией. Узнаю, например, что в Волынской области есть город Любомль, а в Львовской области есть бальнеологический курорт Любен-Великий. В Югозападной Африке стоит высокая гора Людериц, а в Московской области процветает город Люберцы, в котором имеются «з-ды с.-х. машин». Что значит слово «з-ды», я догадываюсь, но утверждать не берусь. Составители энциклопедических словарей, как я заметил, любят время от времени побаловаться двусмысленностями.

Так как моя энциклопедия — советская, то я из нее узнаю кое-что о «люмпен пролетариате»: «деклассированные классы населения в капиталистических странах, которые буржуазия использует для осуществления своих реакционных целей; когда будет уничтожен капитализм, исчезнет и люмпен-пролетариат».

Смотрю на часы. Уже становится поздно. Надо кончать. Неохотно отрываюсь от словаря и начинаю барабанить на машинке. Вдруг передо мной встает животрепещущий вопрос: как составить шараду на слова «пролетариат»? Глагольная приставка; родительный падеж времени года; египетский бог солнца. Но египетский бог солнца, кажется Ра, а не Ри. Нет, не годится.

Напряженно размышляю, подыскиваю подходящие слова, но ничего не выходит. Начинаю чувствовать сильную усталость. Переутомился? Не мешает отдохнуть. Времени достаточно. Напишу после обеда, или завтра утром. В конце концов, я не раб какой-нибудь, а свободный человек и имею право на отдых. Может быть после обеда или завтра утром придет вдохновенье, и тогда легче будет написать.

Эрудит

Нет никакого сомнения в том, что я большой эрудит. Одной из самых приятных черт моего характера является моя исключительная скромность; я всегда стараюсь не выставлять напоказ свои замечательные знания. Господь наградил меня феноменальной памятью: я могу на лету схватывать любую информацию и навсегда ее запоминать.

Нет такого предмета, по поводу которого я не мог бы беседовать со специалистом, хотя некоторые мои недоброжелатели утверждают, что нет такого человека, специалиста или не-специалиста, который вообще захотел бы со мной о чем-либо разговаривать.

Но вы же знаете, как много завистников на свете. Стоит кому-либо заподозрить меня в том, что я больше его знаю или лучше его разбираюсь в различных серьезных вопросах, как он начнет мне завидовать и говорить про меня всяческие глупости.

Особенно злит моих завистников то, что я осведомлен гораздо лучше всяких энциклопедий. То и дело, когда между мной и кем-либо из моих знакомых возникает спор по какому-нибудь предмету и мы заглядываем в энциклопедию или словарь, получается, что я прав, а энциклопедия заблуждается или просто, простите за выражение, врет.

Кто бы мог допустить, что энциклопедия делает грубые ошибки по самым элементарным вопросам истории, философии, литературы, религии, медицины и искусства — шести предметов, которые я, действительно, знаю досконально.

Меня нисколько не удивляет то, что некоторые особенно злостные мои завистники отказываются признать, что словари и энциклопедии, составленные простыми смертными, могут содержать неправильные и ошибочные сведения.

Такая слепая вера в словари и в авторитет энциклопедистов смехотворна. Она сильно напоминает мне «культ личности».

Я давно уже перестал заглядывать в словари; мне совестно за них! Они слишком часто ошибаются, а мне все-таки неудобно и неприятно постоянно выставлять напоказ энциклопедические провалы, недочеты и недоимки.

Полагаю, что недоимки — правильное выражение для описания ошибок, содержащихся в словарях, хотя я уверен, что сам словарь даст совершенно дикое и несуразное толкование этого слова.

Вы даже не можете себе представить, как трудно на свете человеку, который так часто прав. Не знаю, жив ли Ушаков или нет, но живи он сейчас, он был бы моим самым лютым ненавистником. Люди настолько завидуют моим разносторонним знаниям, что отказываются со мной общаться. Боятся, как бы я их не разбил в пух и прах, не разгромил, не уничтожил.

Иногда мне становится даже совестно, что я так часто прав и что мне то и дело приходится оспаривать энциклопедистов и всякого рода других — простите за выражение — «экспертов». Я делаю вид, будто соглашаюсь со словарем и признаю, что ошибался. Но делаю я это только для виду, из миролюбия. Нельзя же, в конце концов, быть непогрешимым, никого этим не задевая и никому не наступая на ногу.

Скажу что-нибудь, и мой собеседник сразу же кидается к словарю. Найдет нужное слово в словаре и ехидно воскликнет: «Вот видите! Так, как я говорил!»