Другие ноты

Девочка Агата – совсем юная, не старше семнадцати лет, с ярким помадным румянцем на щеках и густо накрашенными ресницами – пробегает мимо навстречу такому же юному мальчику, ожидающему ее неподалеку от сцены. Они целуются, он приподнимает ее от земли, и она невольно увлекается происходящим, неподдельным счастьем двоих, каждый из которых – универсальный подарок друг другу.

– Ну как, Семен? Замерз? – спрашивает Журихин мужчину в костюме Барбоса.

Журихин протягивает ему бутылку, и тот делает несколько жадных глотков, словно пьет обычную воду.

– Где Сима? Идет она, черт бы ее…

Семен неопределенно пожимает плечами. Сейчас в своем костюме он выглядит особенно нелепо: сквозь грим проступает красное обветренное лицо, уши, пришитые к шапке, свисают двумя беспомощными сосульками, большой собачий хвост волочится сзади, как метла, и, приглядевшись, она понимает, что, пожалуй, он даже старше, чем представлялось поначалу. Невооруженным глазом видно, что Семен – молчун по своей природе, наверняка не получающий ролей со словами.

Бабушка Матрена, а вероятнее всего, названная Сима, тоже ярко загримированная и тоже в валенках, с красным платком на голове, в теплой куртке поверх цветастого платья, направляется к ним с одним из актеров и озорно смеется какой-то его шутке. Остановившись, они шумно прощаются.

– Подождать не могли? – У нее явный тембр народницы, резкий, как дверной звонок.

– А ты построй, построй еще ему глазки… – говорит Журихин, смачно сплевывая и затягиваясь сигаретой.

Семен стоит молча, предаваясь своим мыслям, смотрит невидяще на проходящие стайки людей и тихонько кряхтит, словно подтверждая правоту каких-то своих мыслей.

Она с удивлением обнаруживает, что все еще находится за сценой, продолжает стоять как пришитая и происходящее ей совсем не снится. Это явь трансформировалась в транс, соскользнула в сон, поглотила ее, и она позволяет себе тонуть, погружаться глубже и глубже в незнакомый мир посторонних людей. Не то что бы она была не в силах этому сопротивляться. Странно, но, похоже, ей это даже нравится.

– Идем с нами, – говорит ей Журихин. – Здесь недалеко, метров пятьсот – квартира Семена. Хорошая квартира, у него отец заслуженным артистом был… Идем. Посидим, выпьем, согреемся…

Журихин еще заметно зол на Симу, непонятно: это приглашение от чистого сердца или месть с целью насолить неверной Матрене. Но перспектива согреться и выпить, не заботясь о «потом», нарушая все мыслимые комбинации вечернего времяпрепровождения, кажется ей заманчивой. Робкий протест шевелится внутри: подозрение, что авантюра, в которую она собирается пуститься, может плохо закончиться, что нужно обдумать все ходы и варианты, дабы убедиться, что здесь нет никакого подвоха, в общем, нужно хорошенько поразмыслить, прежде чем…

– Семен, – говорит Барбос, запросто протягивая ей руку, расширяя невидимые границы и степень близости и сразу как-то воодушевляясь.

Она называет свое имя, последние секунды перед принятием решения отодвигаются на задний план, холод притупляет эмоции – «посидим, выпьем, согреемся», – и она следует в верном направлении к верной цели тепла разрешить все дилеммы, не внимая сомнениям.

Со стороны это, должно быть, выглядит странно: она – единственный из всех без грима и костюма находящийся в апофеозе карнавала просто человек. Фараонов муравей в кругу своих черных сородичей, точнее наоборот, черная невзрачная курица в окружении павлинов. Эта мысль занимает ее, она погружается в никому не нужные метафоры и аллегории, распространяя их внутри себя и забывая без сожаления, совсем не вслушиваясь в диалог рядом идущих.

– Не злись, Журихин, – без конца повторяет Сима, дергая Журихина за рукав и пытаясь заглянуть ему в глаза.

– Иди ты, – только и говорит он, время от времени спотыкаясь и сбиваясь с шага.

– А вы, позвольте узнать, в какой сфере работаете? – неожиданно интересуется Семен. Он заметно возбужден – этот немолодой человек в костюме из вытертого плюша, – и даже будто испытывает непонятную радость по поводу нового знакомства, или это только кажется?

– Как бы вам сказать… Я специализируюсь на аудиторских проверках предприятий…

Зачем она соврала. Ложь далась ей тем легче, что она наконец не без удовольствия почувствовала себя своей в этой актерской компании. Семен удовлетворенно кивает головой, но по его озадаченному лицу заметно, что он ничего не понял.

В подъезде дома-сталинки, куда они заходят, тепло и сыро одновременно, свет горит не на всех этажах, Журихин почему-то поднимается первым, уж не ослышалась ли она, что они идут к Семену, все молча следуют друг за дружкой, останавливаются у нужной двери и ждут, пока Семен отыщет ключ.

86