Другое настоящее

Признаваясь в презрении к слабым, Мартин пытается обосновать свою позицию. Текст, который следует далее, сильно отличается от его собственного. Скорее всего, это слова Руса, Александра Русских, тренера по рукопашному бою. Именно так он убеждал Мартина и Родиона Ремизова в их превосходстве. Именно так давал им право убивать, хотя в суде Ремизов утверждал, что обладает этим правом от рождения. Я не стану зачитывать эти несколько абзацев: логика довольно проста. Волки – санитары леса. Человеческой популяции, у которой гораздо больше общего с животными, чем принято думать, тоже нужны санитары – чтобы избежать вырождения, чтобы население было жизнестойким и не теряло инстинкт самосохранения. Раньше эту функцию выполняли войны, эпидемии и голод, но цивилизованное общество победило болезни и создало искусственную среду обитания, в которой выживают даже самые слабые младенцы, немощные калеки и умственно неполноценные. Так быть не должно, вторит Мартин теоретическим выкладкам Русских и тут же апеллирует к зороастризму с его разделением на «чистое» и «нечистое». Нас учат уважать «нечистоту», однако почему я должен уважать тех, кто слаб?..

Думаю, Мартин Лютаев купился именно на эту кажущуюся простоту – наш сложный противоречивый мир мгновенно разделился на черное и белое. Студент, которого еще недавно возили лицом по бетону в «Яме», получил идею, несколько приемчиков и нож, назвал себя «санитаром», избранным – и пошел убивать бездомную бывшую учительницу Анну Николаевну Нелидову, потому что ему не за что было ее уважать.

Прости, сегодня встретиться не получится, задержусь в тренажерке.

Прости, но если ты не приедешь прямо сейчас, я выйду из окна. Я уже открываю его, слышишь? Да. Вот так. Внизу всё такое маленькое. И холодно, очень холодно. Я буду ждать тебя здесь, Март. Тут, на подоконнике. Приезжай. Мне очень многое нужно тебе сказать.

Да, хорошо. Я еще немного почитаю и лягу. Скучаю очень. До завтра!

Я прерываюсь, потому что у меня начинает болеть голова. Мне все чаще кажется, что я напрасно взялась за подкаст о Марте и всех этих людях. Его уже нет. Убийцу так и не нашли. Русских и Ремизов отправятся в колонию. Не лучше ли забыть эту историю навсегда? Сжечь записи, уничтожить нашу переписку – сделать как собиралась и жить себе, радуясь тому, что никто меня не узнает. Зачем все это?..

Перед глазами стоит одна из фотографий Анны Николаевны. Обычный школьный снимок – двадцать первоклашек и она. Хорошая, счастливая. Наверняка подарили кучу букетов. Еще бы – первая учительница! Нашу с Мартом первую учительницу звали Елена Максимовна. Светловолосая, маленькая мама Лена. Старшеклассниками забегали к ней в кабинет на втором этаже и смотрели сверху вниз… Она конечно же знает о том, что случилось с Мартом. Я представляю, как он избивает ее, и сжимаю кулаки. Что, если ему отомстил кто-то из тех выросших детей, называвших Анну Николаевну мамой Аней? Впрочем, нет, так не бывает. У всех своя жизнь. Никто не готов ломать ее из-за первых учителей.

Я укладываю голову на подушку и лежу с закрытыми глазами, чувствуя, как в черепной коробке перекатывается ото лба к затылку тяжелый равнодушный шар. Отнять жизнь. Целую огромную жизнь. Холод, тепло, вкус, запах, воспоминания. Имя. Боль, улицы, лица прохожих, почерк, голос мамы, когда она звала завтракать, слезы, оргазм, чтение. Выбор. Фотографии. Возможность посмотреть на свою ладонь. Отражение в зеркале. Волосы. Цвет детского комбинезона. Тяжесть одеяла, горячий чай, рецепт пирога с клубникой…

Глава 5. Исполнитель желаний

Объявление, приколотое к пробковой доске на первом этаже, поначалу не привлекает внимания. Но как только я сдаю куртку в гардероб и возвращаюсь к расписанию, чтобы уточнить номер кабинета, перед «лишними вещами» уже стоит высоченная девчонка в круглых очках, как у Гарри Поттера. Из-под ее вязаной шапочки выбиваются ярко-рыжие кудряшки. Мы точно виделись раньше. В «Печатной». Когда она достает телефон, чтобы записать номер, мое сердце пропускает удар. Только теперь я действительно понимаю, что вещи будут, и эйфория нового приключения захватывает меня с головой.

– Любые, – говорю я, слегка задыхаясь от волнения. – Главное, не рваные, чтобы в них еще могли ходить люди.

Она оборачивается и приподнимает брови.

– Ты и есть Майя? Привет! Я Маша. – Мы обмениваемся рукопожатием. – Классная идея. Правда, я собиралась принести рваные джинсы…

– Джинсы нормально, – поспешно заверяю я и, кажется, краснею. – Их же не мышь прогрызла?

Маша так искренне хохочет, что я и правда чувствую себя завзятым шутником.

– Обычно я сдаю всё старое в переработку, – поясняет она, отсмеявшись, – но продать и помочь кому-то – это еще лучше.

– В переработку? – Меня интересует не процесс, а то, что в Красном Коммунаре такое вообще возможно, но Маша этого не угадывает.