Другое настоящее

Я смотрю на Джона и невольно представляю нас за столиком в «Шоколаднице» на Чистых – себя и его, одетого в те же серо-кофейные тона, и если только он не вздумает повторять свою эскападу про извечную маету, никому и в голову не придет, что он «не оттуда».

Спрашивает:

– Замерзла? – и только тут я понимаю, что скрючилась в нелепой позе и трясусь от холода. – Преля! Сюда иди.

Илья с готовностью выскакивает из-за моей спины, будто только и ждал, когда его подзовут. Он довольно высокий – выше меня на голову – и какой-то марионеточный. Если Джон – само спокойствие, то его приятель буквально вибрирует обреченностью потерявшего руль и ветрила корабля.

– Куртку давай.

Сомнительного вида толстовка перекочевывает с плеч Ильи в руки Джона, а оттуда – ко мне. Я предпочла бы обойтись, тем более, нам действительно пора возвращаться в корпус, но из-за угла здания возникают и решительно направляются к нам две девушки, которых я уже видела в аудитории. На долю секунды мне кажется, что они узнали меня и готовы к расправе, однако две пары подведенных черным глаз удостаивают мою персону едва ли большим вниманием, чем зябко мнущегося неподалеку Илью.

– Катиного папку нашли, – говорит одна из них, пока вторая повисает у Джона на шее и целует его в губы – я вижу это сквозь ее распущенные волосы и тут же смотрю вниз, на грязные мыски своих ботинок.

– Прикол, – отзывается Джон, тщетно пытаясь высвободиться. – Ну, Вик, ладно…

Ему неловко передо мной, что ли?

– Ага, на болоте. Он там мертвый лежал.

– Рядом валялся его велосипед, – подхватывает Вика и смотрит на меня так, словно именно я на нем и ехала. – И рюкзак. Ни за что не догадаешься, что было внутри.

– Страпон, – неожиданно включается дерганый Илья, но лучше бы он этого не делал.

– Отсоси. Парик!

Илья истерично всхлипывает и принимается ржать, но напарывается на пристальный взгляд Джона и иссякает.

– Это был Катин отец, идиот, – тихо произносит Джон, и этого достаточно, чтобы все резко засобирались на лекцию. Я с облегчением возвращаю Илье толстовку. За нашими спинами переговариваются чуть отставшие Джон и девушка, имени которой я не знаю.

– Вечером идем? – Это она.

– Планы изменились. Не получится. – Это уже он.

– Опять с Викой? – Она.

Джон не отвечает.

– Я вас в прошлый раз видела.

– Стейс, ты за нами следишь, что ли?..

Тут она меня догоняет и зачем-то хватает под локоть, как давнюю подругу.

– А ты правда из Москвы?

– Пра…

– Класс! Тоже скоро туда уеду, – громко заявляет эта «Стейс» и оглядывается. Красивое лицо – тонкое, вытянутое, как у женщин Модильяни, с чуть раскосыми глазами, но мне мучительно хочется смыть с нее грим и увидеть ее не хищной, а беззащитной. Почему-то кажется, что тогда с Джоном у нее было бы больше шансов.

В качестве собеседницы я для нее не существую, но это не настолько непоправимо, как если бы у меня на лбу висела табличка с надписью: «Сучка убийцы. Стреляй».

– Парик, – говорю я, чтобы хоть немного материализоваться. – Интересно, что можно делать в лесу с париком?

– Ваще-е! – тянет она, округлив глаза. Все модильянинское стыдливо прячется в тень, уступая место сугубо хозяйскому. – Катин папа сразу после похорон пропал. Может, он извращенец?

Слово «похороны» совпадает в пространстве и времени с тем, что мы проходим через гардероб и я снова вижу фотографию с траурной лентой – она стоит на низком столике между двумя скамейками в скромной компании искусственных гвоздик. Чудак с париком и попавшая под поезд девочка – отец и дочь. Все это волей-неволей наводит на размышления о тайнах одной семьи из железнодорожного городка Красный Коммунар, которые, скорее всего, на деле гораздо мрачнее любой моей фантазии.

– Майя, ты идешь?..

Я выныриваю из болота, мимо которого катит на велосипеде человек с развевающимися по ветру буклями, как на портрете Моцарта кисти Барбары Крафт, и вижу, что Джон занял мне место рядом с собой и теперь глядит на меня выжидающе. Илья уже орудует пером на «галерке» и ничего вокруг не замечает. Вряд ли он обидится, если я не составлю ему компанию.

– Ну что, понравился тебе мой гаер? – шепчет Джон, пока я бесшумно достаю тетрадь и нацеливаюсь в нее ручкой.

– Кто?

– Преля, придворный шут короля Джона.

Средневековье, думается мне. Страдающее. С отчетливым душком наколотой на палку свиной головы. Бедный Илья, так вот за кого тебя здесь держат! Поправ всеобщую глобализацию, сколотили-таки феодализм. И проблема тут, похоже, посерьезнее, чем формулировки из лексикона моей бабушки.