Другой барабанщик

– Он написал мне письмо. Я ничего в нем не понял. – С этими словами я достал из кармана письмо и прочитал его, потом рассказал ему все, что помнил про свой десятый день рождения. А потом, наверное, зная, что у меня есть слух и ум, который позволит мне слышать и думать, я не остановился на воспоминаниях, но продолжал размышлять вслух: – Понимаете, вот он пишет: «Но ты бы и так научился, потому что ты этого сам очень хотел». Но я не уверен, что научился бы, я не знаю, научился бы я, если бы он меня не научил, но, может быть, он имел в виду, что я могу добиться чего угодно, если поставлю перед собой такую задачу. Ну и что тут такого особенного, а? Такое все говорят. Это же слишком просто!

Он, казалось, необычайно возбудился:

– Нет, не думаю. Вы забываете, с кем имеете дело, мистер Уилсон. Мы же говорим не об утонченном интеллектуале, вдохновленном чтением Платона, мы говорим о невежественном негре с Юга. Мы говорим не о новомодных и сложных идеях – об уникальных прозрениях мысли, которые посещают гениев. Мы говорим о старых, как мир, идеях, об очень простых и фундаментальных истинах, которые мы, возможно, игнорировали или никогда не пытались постичь. Но Такер Калибан не мог их игнорировать: он их открыл сам. Мне нравится ваш анализ, мистер Уилсон. А что еще вы можете вспомнить? Я уже вижу его, гневающегося на невысказанные и бесчисленные обиды и унижения, и этот гнев накапливался в его душе, и кровь отмщения бурлила в его жилах.

– Неправда. Вы не правы. В Такере не было ни капли гнева. Он все принимал как должное, словно заранее знал, что это произойдет и у него нет способа этому воспрепятствовать.

– Возможно, и так. Ну, продолжайте.

Я снова вспомнил о прошлом лете, пытаясь вычленить из памяти самые важные вещи. Некоторое время я молчал, собираясь с мыслями. Мы уже ехали по Саттону, мимо веранды мистера Томасона, которая, наверное, из-за позднего часа была пуста, а может быть, она была пуста по причине того самого движения, о котором говорил преподобный Брэдшоу.

– Ну что-то наконец заставило этих бездельников разойтись.

– А почему бы и нет? Такер Калибан заставил нас с вами носиться по полям и городу в поисках того, что завело его механизм. – Он покачал головой. – Это же просто замечательно, просто чудо какое-то!

Мы перевалили через Истерн-Ридж, и в оранжевых предвечерних сумерках, далеко за холмами и за рекой, увидели город, который издалека казался совершенно обычным – счастливым и беззаботным, как всегда.

Теперь я распределил все события прошлого лета и напоследок рассказал о том, какое удивление у меня вызвало согласие отца продать Такеру земельный участок и ферму.

Преподобный Брэдшоу слегка улыбнулся своим мыслям:

– Люди иногда совершают странные поступки, мистер Уилсон, особенно те, кто принадлежит к нашему – вашего отца и моему – поколению. Не забывайте, мы росли в эпоху, когда люди придерживались по-настоящему идеалистических взглядов, когда неприятие существующего общественного порядка заставляло нас ломать прочные устои нашей жизни, ломать принципы, которые завещали нам наши предки, наши родители.

Я рассмеялся:

– Мой отец? Мой отец… Если бы вы его знали, вы бы так не говорили.

– Я знаю его! – отрезал тот.

Я удивленно повернулся к нему:

– Вы его знаете?

На сей раз он улыбнулся, прямо глядя на меня:

– Вам нет причины беспокоиться, мистер Уилсон. Я знаю его так, как знаю их всех. Всех мальчишек, сегодня ставших мужчинами, всех нас, выросших в эпоху Великой депрессии, приобретших первый жизненный опыт в годы Гражданской войны в Испании, флиртовавших с идеей коммунизма. Коекто из нас даже связал свою судьбу с этой капризной дамой. Кто-то на ней женился, а потом развелся и навсегда утратил способность влюбляться. – Его глаза потускнели, затуманились, мысленно он улетел куда-то далеко, словно он не только вспоминал, но и въяве видел и ощущал те давние дни.

– Но только не мой отец! – воскликнул я, оторвав его от воспоминаний.

Он посмотрел на меня:

– Люди, я продолжаю утверждать, совершают странные поступки, особенно если они вскормлены в странное время.

– Но только не мой отец, – повторил я спокойнее, а потом опять рассмеялся, потому что мои слова прозвучали словно эхо.

Преподобный Брэдшоу не засмеялся:

– Став старше, вы узнаете массу странных вещей о своем отце. – Тут он улыбнулся, но теперь его улыбка показалась мне злобным оскалом.