Читаем Другой класс полностью

Другой класс

И, естественно, после подобного сообщения слухи в учительской стали роиться, точно осы, хотя сперва никто не поверил, что это правда. Жалоба от какого-то мальчика, который в настоящее время у нас не учится? Как все это понимать? Нет, здесь наверняка какая-то ошибка! Все знали, как предан Гарри своим ученикам. Именно так я с возмущением и заявил Эрику, когда мы с ним пили чай в учительской.

Но Эрик был со мной не столь откровенен. В нем – после десяти лет тщетных попыток получить повышение – появилась некая особая, настороженная чувствительность ко всему, что было способно нанести ему хотя бы малейший ущерб. Он никогда не говорил о политике, никогда не обсуждал стратегические планы школьной администрации, никогда ничего не рассказывал о своей личной жизни, если не был полностью уверен, что приземлился по нужную сторону изгороди. И вот теперь, когда был арестован наш друг и коллега, Эрик прямо у меня на глазах попытался полностью изменить свое прежнее к нему отношение.

– Но ведь была же та история с Наттером, – сказал он.

– Так ты что-то слышал?

– Ничего я не слышал. Но после той истории я все время думал, что, возможно, дело все-таки было нечисто, что нам далеко не все сообщили.

– Бред какой-то! – рассердился я. – По-моему, это просто буря в стакане воды.

Однако слухи ширились – причем информация, как всегда, поступала в школу от самих учеников, – и вскоре стало ясно, что это дело, как ни крути, оказалось не столь простым, чтобы ветер мог с легкостью развеять все слухи о нем. Уже через несколько дней стало известно, что Гарри был допрошен в связи с предполагаемым актом сексуального насилия – причем в отношении несовершеннолетнего подростка. В полиции была открыта горячая телефонная линия, и учащихся всячески побуждали незамедлительно звонить по указанному номеру и сообщать любую информацию, связанную с этим делом. Дома у Гарри произвели обыск, и там были обнаружены многочисленные улики; кроме того, там находился некий молодой человек – он, кстати сказать, тоже имел непосредственное отношение к данному расследованию. А потом нам наконец сообщили, что Гарри вынесено официальное обвинение.

Однако о жертве преступления по-прежнему не было никакой информации. Никто в «Сент-Освальдз» не знал, кто это такой. Не знал этого даже Джеффриз, сын Председателя попечительского совета, хотя этот мальчик всегда обладал массой сведений относительно всего, что происходило за кулисами школы, благодаря чему становился весьма ценным приобретением для любого преподавателя. Он, кстати, учился у меня в латинской группе, а Гарри был у него классным наставником.

– Интересно, какие многочисленные улики обнаружили у него в доме? – спросил я.

Джеффриз пожал плечами.

– Ну, книги там, фотографии и всякое такое…

– А кто все-таки выдвинул столь ужасное обвинение?

– В нашей школе сейчас таких нет. Говорят, это кто-то из бывших учеников.

Но кто? Никому из преподавателей эти слухи комментировать не захотелось, однако они продолжали множиться. Неужели мы могли так сильно ошибиться в ком-то из членов нашей общей школьной семьи? И какого все-таки рода улики смогли обнаружить полицейские в доме Гарри? Но самое главное – кто тот мальчик, который обвиняет Гарри в столь страшном преступлении?

Некоторые ученики покидают школу в спешке, точно крысы, бегущие с тонущего корабля. Другие, напротив, уходят с гордо поднятой головой, как короли; а кое-кто не скрывает слез, вызванных предстоящей разлукой. Многие же и вовсе размахивают рубашками, как победными флагами. Но встречаются и такие ученики, которые навсегда застревают в душе, словно кость в горле, и даже если со временем удается почти позабыть о них, все равно они время от времени всплывают из глубин памяти, вызывая некий неявный дискомфорт.

Харрингтон. Это наверняка он! Я прямо-таки нутром это чувствовал. Тот самый Харрингтон, который когда-то явился ко мне с трагической историей об «одержимости друга»; тот самый Харрингтон, который сохранял полнейшее благодушие перед лицом любой критики, оставаясь для нее совершенно неуязвимым и не испытывая в себе ни малейших сомнений; тот самый Харрингтон, который принадлежал к церкви, считавшей, что гомосексуализм – это одержимость демонами. И вот теперь, когда эти демоны вновь вырвались на волю, кого следовало за это винить?

Вот почему, когда Джеффриз все-таки назвал мне имя того, кто выдвинул против Гарри Кларка обвинение в насилии, это стало для меня тяжким, почти физически невыносимым ударом. Нет, это оказался не Харрингтон. И не Наттер. Хотя Наттер и сыграл вполне определенную роль в этой истории. Удар нанес третий, наименее заметный и наименее одаренный член этого маленького трио, обожавший сплетни и начисто лишенный какого бы то ни было собственного блеска. Это был дружок Наттера и Харрингтона Дэвид Спайкли.