Другой класс

Это был самый обыкновенный шантаж. Так сказать, шантаж в чистом виде. Обыкновенным я его назвал только потому, что мне было бы достаточно легко дать ему то, чего он хочет. А хотел он денег, только и всего; единовременной выплаты в десять тысяч фунтов от каждого из тех, кто был замешан в этой истории. А после выплаты он обещал вернуть мне те вырванные из дневника странички и навсегда исчезнуть из Молбри.

– Меня совершенно не заботит, что именно ты мог или не мог совершить в далекие времена нашего детства, – сказал мне твой брат. – Теперь все это уже древняя история. И я не вижу смысла вновь вытаскивать ее на свет божий. Десять тысяч фунтов – не такая уж большая сумма. И я знаю, что ее ты запросто можешь себе позволить.

Я смотрел на него и не верил собственным глазам.

– Ты что, совсем уж дураком меня считаешь? С какой стати я должен верить тебе на слово? А если ты возьмешь деньги и начнешь снова и снова приходить сюда?

– А с такой стати, что мне хочется остаться в живых, – сказал он. – Мы оба прекрасно знаем, что случается с теми, кто встает у тебя на пути. Поверь мне, Дэйв: как только ты вручишь мне наличные, даже духу моего рядом с тобой не будет.

Знаешь, Мышонок, мне почему-то хотелось ему верить. Однако он был опасен. И потом, если учесть, что именно ему обо мне было известно, десять тысяч фунтов – это, по-моему, даже маловато.

– Что же ты сможешь купить на десять тысяч фунтов?

Твой брат слегка усмехнулся и ответил:

– Билет на Гавайи.

Глава девятая Ноябрь 2005

Ты, пожалуй, можешь подумать, что нелегко отнять у кого-то жизнь. Считается, что приход смерти – это нечто весомое, важное, вроде того дня, когда тебе стукнет восемнадцать или когда ты невинность потеряешь. Но наутро после того, что случилось в глиняном карьере, я проснулся точно таким же, как и всегда. Да, именно так все и было тогда с Крысенышем. И потом, с Пуделем, все было точно так же.

Бедный Пудель. Я ведь так и не рассказал ему, как в тот день все на самом деле случилось. Потому я и те страницы из дневника вырвал. Мне хотелось, чтобы он чувствовал себя несчастным, жалким. Виноватым. В конце концов, думал я, с какой стати я ему-то позволю позабыть об этом? С какой стати Чарли Наттер будет обладать тем, чем я никогда обладать не буду?

В тот день, когда мы утопили Крысеныша, он так и оставил меня возле Шурфа, а сам ушел. Он был ужасно расстроен, и ему, наверное, очень не хотелось возле этой ямы задерживаться. А я, наоборот, еще долго пребывал в приподнятом настроении. Подожженная мной машина выгорела уже почти дотла, но внутри огонь еще не погас, и я уселся возле нее, наслаждаясь теплом. И вдруг со стороны Шурфа до меня донеслись какие-то странные звуки – царапанье, скрежет, плеск воды. Оказалось, что это Крысеныш снова ожил и пытается выбраться на берег, но все время соскальзывает в воду; он уже и выглядел-то совершенно как мертвец – посиневший от холода, мокрый, покрытый липкой грязью, – но явно жаждал отомстить своим убийцам. Во всяком случае, именно так нашептывал мне мой разум, хоть я и не верю ни в привидения, ни в отмщение свыше, ни, если честно, даже в самого Бога. В общем, я решил подойти поближе, и оказалось, что я, по крайней мере наполовину, был прав. Крысеныш не был ни утопленником, ни мстительным призраком. Он был все еще жив.

Он, должно быть, оказался крепче, чем выглядел. Ведь вода в Шурфе была холодной как лед. И плавать он почти не умел. Но все же как-то ухитрился, шлепая руками и ногами по ледяной глинистой жиже, добраться до берега именно там, где берег был относительно пологим – во всяком случае, в этом месте он и пытался выбраться из воды, уцепившись за корень сухого дерева, торчавший из мерзлой земли.

Когда Крысеныш увидел меня, рот его задвигался словно сам собой. Наверное, ему хотелось позвать на помощь, но из глотки у него не вылетало ни звука; точнее, какие-то слабые невнятные звуки он издавал – то ли скрип, то ли писк, как будто и впрямь был крысой.

– Вот ведь дерьмо какое! – вырвалось у меня.

Нет, Мышонок, я совсем не испугался. Но, ей-богу, выбора у меня не было. Не мог же я допустить, чтобы он оттуда выбрался, верно? Он бы тогда все рассказал родителям, и нас с Пуделем тут же поймали бы. Я был просто вынужден его прикончить – причем поскорее, чтобы не дать ему выбраться из ямы. А он, между прочим, старался вовсю, хотя мокрый берег и был ужасно скользким.

Крысеныш, видимо, сразу догадался, что у меня на уме, и еще крепче вцепился в тот корень и в землю своими грязными дрожащими ручонками.