Другой класс

Сперва я подумывал о поджоге. Но нет. Это, пожалуй, было бы слишком рискованно. И потом, твой братец, Мышонок, вечно бодрствует, когда все нормальные люди спят, и невозможно было с уверенностью сказать, в какой именно момент ночи он ляжет спать. Затем я решил устроить засаду и дождаться, когда он вечером будет пешком возвращаться домой через парк; но в парке из-за приближающейся Ночи Костров постоянно кишели дети; мало ли кто мог случайно оказаться рядом и меня запомнить. Да и братец твой вел себя очень осторожно. Старался не выходить из дому после наступления темноты. Никогда не посещал пабы по уик-эндам. Вот если б он оказался таким, как Пудель, я бы запросто сумел застигнуть его врасплох. Например, поздним субботним вечером, когда он, хорошенько выпив, в полном одиночестве возвращался бы домой, а я потихоньку последовал бы за ним и где-нибудь в укромном местечке с ним разобрался. Но пьяным твой брат никогда не бывал, и в полном одиночестве мне его застать не удавалось, и укромных местечек он избегал. Он вел себя в точности как крыса, которая никогда больше не попадется в ловушку, если ее один раз поймали и случайно выпустили…

А вчера вечером он вдруг сам мне позвонил. Как раз когда я уже почти смирился с мыслью, что мне так и не удастся застигнуть его в одиночестве. Когда раздался его звонок, я даже трубку брать не хотел. Так поздно мне никто не звонит, разве что телефонные хулиганы. Но некий инстинкт шепнул мне, что, возможно, эта ночь принесет удачу, и я снял трубку.

– Привет, Дэвид. Это я, – сказал он.

Я сразу же узнал его голос. Тихий, не слишком выразительный, слегка запинающийся на некоторых словах, – помнится, в детстве твой брат довольно сильно заикался. Я сделал вид, что раздражен столь поздним звонком, хотя про себя я довольно улыбался, и резко спросил:

– Что тебе нужно? По-моему, ты обещал, что я никогда больше о тебе не услышу.

– Кое-что изменилось.

– Вот как?

И я услышал в его голосе улыбку, когда он сказал:

– Ты сейчас пытаешься угадать, какими еще уликами против тебя могу я располагать, если тех страничек из дневника больше нет. Ты прекрасно знаешь, что больше ничего, касающегося той истории, никуда не записывал; во всяком случае, не записывал в дневник. Но ведь с искусством шантажа ты и сам неплохо знаком; ты в этом деле далеко не новичок и очень неплохо все это время существовал на полученные от него доходы.

– Если ты имеешь в виду «Выживших»… – начал я, но он прервал меня:

– Нет, не «Выживших».

Я минутку подумал и твердо заявил:

– Ты просто блефуешь! – Он никак не мог знать подробностей той истории. Просто не мог. Я никогда никому об этом не рассказывал. Даже тебе, Мышонок.

– Нет, – сказал он. – Я давно следил за тобой. И, что гораздо важнее, следил за твоими счетами в банке. Это совсем не так уж трудно. Для этого нужны всего лишь некоторые данные, немного времени и капелька вдохновения. И я выяснил, что в течение примерно пятнадцати лет ты получаешь регулярные выплаты от одного человека, проживающего в Деревне. И этот человек, как оказалось, знаком нам обоим. И он сохранил всю свою переписку, причем некоторые письма датируются весьма далеким периодом времени.

Он, возможно, по-прежнему блефует, подумал я. Мое письменное общение сведено до минимума. Я написал всего одно письмо – когда арестовали Гарри Кларка. Неужели он его сохранил? И если это так, то каким образом твоему брату стало известно, о чем семнадцать лет назад я писал в этом письме?

– Моя мать работала уборщицей в «Сент-Освальдз», – продолжал твой брат, – а также ее часто приглашали в свои дома богатые соседи. У нее было больше десятка постоянных клиентов. Когда она вышла на пенсию, я стал тоже уборщиком. – Он помолчал, и я прямо-таки слышал, как он улыбается. – Просто смешно, какие вещи порой хранят старики! Старые записные книжки, дневники, автобусные билетики, письма, фотографии… Весь этот хлам у них не хватает духу выбросить, и он накапливается годами, ожидая неизбежного. Ведь люди в большинстве своем даже не задумываются о том, что с их вещами будет после того, как они умрут. Кто будет читать их письма? Рыться в их записных книжках и дневниках? А многим не приходит в голову даже то, что некоторые вещи, которые могут стать против них опасной уликой, следовало бы заранее уничтожить. Говорят, что мертвые позора не имут. Но иногда после мертвых остается нечто такое, что способно значительно повлиять на жизнь живых.

Я пытался совладать с собой, и все же голос мой чуть дрогнул, когда я спросил:

– И что же тебе удалось раздобыть?

– Одно письмо, – сказал он. – И это письмо написано тобой, Дэйв.

Я прикусил губу. Да, конечно. То самое письмо. Мне кажется, Мышонок, я всегда предчувствовал, что это письмо еще вернется и станет меня преследовать.

– Чего ты хочешь? – наконец вымолвил я.

Он коротко обрисовал свой план. Я выплачиваю ему еще одну, последнюю, сумму, и он навсегда исчезает из моей жизни. И я действительно больше никогда о нем не услышу.

– Ты что, за дурака меня держишь? – сказал я. – Это ведь будет продолжаться бесконечно.