Когда я еще учился в «Нетертон Грин», то прочитал одну сказочную историю «Дудочник из Хамельна» – о человеке, обладавшем магическим даром, благодаря которому он мог кого угодно заставить за ним последовать. И этот человек спас город Хамельн от нашествия крыс, но жадный мэр города отказался ему за это платить, и тогда дудочник заиграл одну мелодию, и, услышав ее, все дети города пошли за ним следом. Дети длинной вереницей шли из города прямо в горы, а потом вместе с дудочником вошли в большую пещеру и исчезли там навсегда – снаружи остался только один маленький хромой мальчик, который не смог угнаться за остальными. В общем, Мышонок, именно так я себя и чувствовал в тот момент – как тот единственный ребенок, который ото всех отстал. И хотя я был страшно зол на Пуделя – ох, да я тогда все что угодно мог с ним сделать! – но я и на мистера Кларка тоже злился: ведь он столько времени морочил мне голову своей музыкой, столько времени водил меня за нос, я ради него совершил столько жертвоприношений, а в итоге он меня бросил! Оставил
Я понаблюдал за ними еще несколько минут. Нет, стучать в дверь я больше не собирался. Но, наверное, я все-таки на что-то надеялся; думал, что, может, Гарри оттолкнет Пуделя с его поцелуями или вообще из дома вышвырнет. Но ничего такого Гарри не сделал. Наоборот, он позволил Пуделю обниматься, хотя сам при этом руки держал по швам; потом он очень нежно из его объятий высвободился, подошел к столику у камина и стал наливать в чашки чай из своего коричневого чайника.
Господи, Мышонок, я просто не знал, что мне делать. Разве Пудель не был болен? Или это он просто меня избегал? А не мог ли он что-то рассказать Гарри? Например, о тех кроликах? Или о крысах? Или вообще о наших развлечениях в глиняном карьере?
Я поехал на своем велике в старый карьер, отыскал логово Пуделя, а потом, наверное, минут тридцать складывал костер, вытаскивая из проржавевшего автомобиля Пуделевы сокровища. Сперва я вытащил и разорвал все его книжки, а журналы, которые он хранил под задним сиденьем, переложил кусками дерева и добавил в эту кучу несколько пачек старых комиксов. Затем я с помощью одной из его сигарет все это поджег, точно ладью на похоронах викинга.
Костер разгорелся довольно быстро. Но мне все еще было мало. Разве можно было сравнить этот костер с тем пламенем, что жег мое сердце. Тогда я притащил с дальнего конца свалки несколько соломенных матрасов и деревянных топчанов и все это тоже бросил в костер; затем набил старую упаковочную клеть всякими картонками, бумагой, тряпьем, старыми коврами – в общем, всем, что могло гореть, – и столкнул ее в огонь. Потом я еще прошелся по свалке, собирая пустые жестянки и канистры из-под краски, бензина, скипидара, растворителей, аэрозолей – все это помогло бы огню сильней разгореться (а может, еще и взорвалось бы наподобие фейерверка). Очень скоро находиться возле костра стало невыносимо – такой от него исходил жар; но я все продолжал кормить огонь, пока все это действительно не стало похоже на погребальный костер, от которого в зимнее небо вздымался здоровенный столб густого черного дыма.
То ли от дыма, то ли от слишком сильного жара у меня сильно закружилась голова, и я как-то не сразу понял, что возле меня кто-то есть. Слегка очухавшись, я увидел, что рядом стоит какой-то парнишка примерно моего возраста или, может, чуть старше. Он был явно из предместий и одет в такую яркую нейлоновую куртку, какие носят ученики «Саннибэнк Парк». Ребята из «Сент-Освальдз» никогда так не одеваются. Никто из наших таких курток не носит, никто никогда не напялил бы на себя балаклаву и никто не поперся бы в школу со спортивной сумкой; у нас ходят либо с кожаным кейсом, либо с дорогим рюкзаком. В общем, сразу было видно, что он «не из нашего круга». Но это даже хорошо. Я ведь тоже не такой, как все.
– Все путем? – спросил он у меня.