Другой остров Джона Булля

Парень (торопливо крестится несколько раз подряд). О господи помилуй! О господи помилуй! О матерь божия и все святые угодники! Ой, пропал! (Вне себя от ужаса, кричит.) Отец Киган! Отец Киган!

Человек (оборачиваясь). Кто там? Что случилось? (Возвращается.)

Парень бросается перед ним на колени и обнимает его ноги.

Патси Фарел! Что ты тут делаешь?

Патси. Ой, ради бога, не бросайте меня тут одного с кузнечиком! Я слышал, как он с вами разговаривал! Ой, спасите, отец Киган, родненький!

Киган. Встань, глупый человек, встань! Неужели ты боишься крохотного насекомого? Ведь я же шутил, будто с ним разговариваю!

Патси. Ой, какие уж тут шутки, отец Киган, голубчик! Я своими ушами слышал, как он трижды кричал «ура», а потом сказал, что он дьявол прямо из ада! Ради бога, отец, проводите меня до дому; благословите меня, тогда он меня не тронет. (Стонет от страха.)

Киган. Что ты тут делал, Патси? Подслушивал? Шпионил за мной?

Патси. Ой, нет, отец Киган, и не думал, боже меня сохрани! Я мистера Ларри дожидался, пока он подъедет, чтоб вещи домой отнести. Да и заснул ненароком. А потом проснулся, слышу — вы с кузнечиком разговариваете. И его голосишко слышал, как он вам отвечал. Ох, что мне делать, ведь я теперь умру до нового года! Правда, отец Киган?

Киган. Стыдись, Патси! Неужели в этом твоя религия — дрожать перед безобидным кузнечиком! Да будь он и вправду сам сатана, чего тебе страшиться? Если б я мог его поймать, я бы наложил на тебя эпитимью — заставил тебя отнести его домой в твоей шапке!

Патси. Коли вы не велите ему меня трогать, тогда я не боюсь, ваше преподобие. (Встает несколько успокоенный.)

Патси — еще не оперившийся юнец с льняными волосами, голубыми глазами, детским лицом и первым пушком на подбородке; он уже вытянулся в полную свою мерку, но еще не успел раздаться в ширину; вид у него беспомощный и глуповатый, не свидетельствующий, однако, об истинном его характере, — ибо это не подлинное его лицо, а только маска, к которой он прибегает из хитрости: он находится в постоянном страхе перед враждебными силами и пытается обезоружить и обойти противника, притворяясь большим дураком, чем есть на самом деле. Англичанин счел бы его слабоумным, и это именно и есть то, чем он хотел бы казаться. На нем холщовые штаны, расстегнутый жилет и грубая полосатая рубашка.

Киган (укоризненно). Патси, сколько раз я тебя учил, чтобы ты не смел называть меня отцом и преподобием? А отец Демпси разве тебе этого не говорил?

Патси. Говорил, отец Киган.

Киган. Опять «отец»!

Патси (в отчаянии). Ах ты господи! Ну как же мне вас звать? Отец Демпси говорит, что вы больше не священник. А ведь всякий знает, что вы не простой человек; попробуй, заговори с вами попросту, — а ну как бог накажет! Нет уж, кто был попом, тот навеки попом и останется.

Киган (строго). Не пристало таким, как ты, Патси, оспаривать приказания своего приходского священника, и не тебе судить, права церковь или не права!

Патси. Ваша правда, сэр.

Киган. Пока церковь считала меня достойным, я носил священнический сан. А если у меня отобрали бумаги, так это для того, чтобы вы все знали, что я просто несчастный помешанный и мне нельзя вверять души других людей.

Патси. А это не потому, что вы лучше знаете латынь, чем отец Демпси, и он вам завидовал?

Киган (удваивает строгость, чтобы скрыть улыбку). Как ты смеешь, Патси Фарел, свои дрянные, мелкие чувства вкладывать в сердце своего священника? Вот я ему расскажу, что ты тут говорил.

Патси (заискивающе). Ой нет, вы не расскажете…

Киган. Не расскажу?.. Прости господи, Патси, ты ничем не лучше язычника.

Патси. Я-то? Вот уж нет, отец Киган. Это вы, наверно, про моего брата думаете, который в Дублине, жестянщик. Он-то, понятно, безбожник; как же иначе, коли ремеслу обучился и в городе живет.