Читаем Другой остров Джона Булля полностью

Роскулен. С западной стороны, частично заслоняя перспективу, поднимается каменистый склон, поросший вереском. На склоне огромный камень, расположенный так странно, как не могли его поместить никакие естественные силы; можно подумать, он заброшен на склон рукой великана. За склоном, в пустынной долине, виднеется Круглая башня. Безлюдная белая дорога тянется к западу мимо башни и теряется у подножия далеких гор. Вечер; в ирландском небе широкие полосы шелковисто-зеленого цвета. Садится солнце. Возле камня стоит человек; у него лицо юного святого, хотя волосы его белы и за плечами уже добрых пятьдесят лет жизни. Погруженный в меланхолическое созерцание, он смотрит на небо над холмами, словно надеется своим напряженным взглядом проникнуть сквозь закатное сияние и различить за ним улицы неба. Он одет в черное и по виду больше похож на духовное лицо, чем многие современные английские священники; однако он не носит пасторской одежды. Его пробуждает от задумчивости стрекотание какого-то насекомого, исходящее от кустика травы в расщелине большого камня. Лицо его проясняется; он осторожно поворачивается и, сняв шляпу, с важностью кланяется кустику и заговаривает с насекомым на местном наречии; чувствуется, однако, что это только шутливое подражание простонародному говору, а не обычный его способ выражения.


Человек. Ба, и ты тут, сударь мой кузнечик? Как живешь-можешь? Погодка больно хороша, а?

Кузнечик (быстро и пронзительно). Дзз… Дзз…

Человек (поощрительно). Верно, верно. И ты, стало быть, пришел сюда надрывать себе сердце, любуясь на закат?

Кузнечик (горестно). Дзз… Дзз… Дзз…

Человек. Да, ты настоящий ирландский кузнечик.

Кузнечик (громко). Дзз… Дзз… Дзз…

Человек. Трижды «ура» в честь старой Ирландии? И это помогает тебе выносить горе, и нищету, и муки?

Кузнечик (жалобно). Дзз… Дзз…

Человек. Все это зря, дружочек. Умей ты прыгать, как кенгуру, от своего сердца все равно не упрыгнешь — от своего сердца и от своей тоски. Отсюда можно только глядеть на небо, а достать его нельзя. Смотри! (Показывает палкой на закат.) Ведь это врата небес, не правда ли?

Кузнечик (утвердительно). Дзз… Дзз…

Человек. Да ты и впрямь мудрый кузнечик, раз и это знаешь! Но скажи-ка мне, мистер Мудрец не от мира сего, почему, когда мы видим небеса отверсты, ты и я, сердце в нас корчится от муки, как дьявол корчится при виде святой воды? В чем согрешил ты, что навлек на себя такое проклятье? Эй! Куда ты прыгнул? Что это за манера кувыркаться в воздухе во время исповеди? (Грозит кузнечику палкой.)

Кузнечик (покаянно). Дзз…

Человек (опуская палку). Ты раскаиваешься. Хорошо. Но больше этого не делай. А теперь скажи мне еще одно, прежде чем я отпущу тебя домой спать. Как, по-твоему, вот эта страна, где мы сейчас, что это такое — ад или чистилище?

Кузнечик. Дзз.

Человек. Ад! Ты прав, честное слово! Но какой грех совершили мы с тобой, когда были среди живых, что нас послали в ад?

Кузнечик (пронзительно). Дзз… Дзз…

Человек (кивая). Ты прав. Это щекотливый вопрос; и я не стану добиваться у тебя ответа. Ну, а теперь марш отсюда!

Кузнечик. Дзз… Дзз… (Высоко прыгает и исчезает.)

Человек (махая палкой). Господь с тобой! (Идет мимо камня к вершине холма.)

Тотчас же из-за камня выбегает молодой крестьянский парень с искаженным от страха лицом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»
Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»

Работа над пьесой и спектаклем «Список благодеяний» Ю. Олеши и Вс. Мейерхольда пришлась на годы «великого перелома» (1929–1931). В книге рассказана история замысла Олеши и многочисленные цензурные приключения вещи, в результате которых смысл пьесы существенно изменился. Важнейшую часть книги составляют обнаруженные в архиве Олеши черновые варианты и ранняя редакция «Списка» (первоначально «Исповедь»), а также уникальные материалы архива Мейерхольда, дающие возможность оценить новаторство его режиссерской технологии. Публикуются также стенограммы общественных диспутов вокруг «Списка благодеяний», накал которых сравним со спорами в связи с «Днями Турбиных» М. А. Булгакова во МХАТе. Совместная работа двух замечательных художников позволяет автору коснуться ряда центральных мировоззренческих вопросов российской интеллигенции на рубеже эпох.

Виолетта Владимировна Гудкова

Драматургия / Критика / Научная литература / Стихи и поэзия / Документальное