— Во всем, что касается моей сестры, я вам не посредник. Довольно того, что я назвал ей ваше имя, когда она мне описала наружность самоуверенного молодого господина, не пожелавшего подписать воззвание. Как видите, посредничество весьма для вас невыгодное, хотя мне следовало быть снисходительнее, помня, чему я вам обязан с той ночи.
— Ерунда. Там с вами был Аксель. Обошлись бы без меня. Но с такими мерзавцами надо поступать круто и решительно, без всякой жалости.
— Вот в этом у меня с вами полное совпадение взглядов. Остается лишь распространить это совпадение на все другое.
Они опять посмеялись немного, после чего Антеро сказал:
— А вот и мои ребята. Они дожидаются меня, где мы условились. Не составите ли нам компанию?
Но Юсси ответил:
— Благодарю. И за справку благодарю. Теперь я могу не задерживаясь ехать дальше по своим кожевенным делам. Будьте здоровы!
И они не задумываясь пожали друг другу руки — бывший член «Суоелускунта» и коммунист. А я не успел даже подскочить к ним поближе в этот момент, чтобы напомнить им также о том человеке, имя которого они несколько раз упомянули. Когда же я спохватился, один из них уже удалялся в сторону вокзала, а другого тянули к садовой скамейке его товарищи, среди которых я различил сквозь белые ночные сумерки знакомые лица двух рабочих, строивших весной на скалистой сцене летнего театра половинку водяной мельницы.
Я не знал, с какой стороны подойти к ним, и, когда чуть приблизился к скамейке сзади, один из рабочих сказал:
— Ну, рассказывай, что у вас новенького. Все здоровы? Хозяин с вашими требованиями смирился? А того заморского типа не раскусил еще?
И Антеро ответил:
— Нет. Я предложил это сделать полисмену.
— Правильно. С кого же и начинать, как не с полиции? Если ей доверено быть опорой власти, пусть и оберегает ее от всяких подозрительных субъектов.
— Так-то оно так. Но оберегание власти придется нам, пожалуй, взять на себя. Полисмен оказался ненадежным. Он вернулся и сказал, что документы у приезжего в порядке. Кроме того, он находится под покровительством господина Муставаара. А у того финский паспорт. Вот какие дела.
Тут они все встали с места и отправились куда-то по своим делам. А я остался. Что мне было делать? Я уселся на той же скамейке, пропуская мимо себя гуляющую по бульвару публику. Не хотелось мне их догонять. Не очень-то приятно плестись вслед за чужими пятками. Да и не так уж весело было слышать лишний раз имя Муставаара.
34
Но я не собираюсь рассказывать вам про Муставаара. Будь он навеки проклят. Не о нем думал я, отправляясь на следующий день с автобусной остановки в Алавеси. А думал я все еще о том, что едва не покинул мою славную Суоми и что никто из финнов об этом, слава богу, не знает и никогда не будет знать. Поэтому так невозмутимы были их взгляды, скользившие по мне и по моему большому чемодану. А в Алавеси тоже взгляды людей не выражали при виде меня ничего другого. Я был для них тем же, чем был ранее. Я был для них Акселем-неудачником, который не годился ни на что иное, как бродить по Суоми, работая на чужих людей и сам оставаясь для всех чужим… Но пусть я был для них пока неудачником. Не беда. Пусть. Они не могли, конечно, знать, зачем принесло меня опять в эти места и зачем я так долго стоял на краю сельской улицы, поглядывая на ворота лесопилки Линдблума. Откуда им было знать, кого я поджидаю у этих ворот, если на заводе работало около полусотни таких же молодцов, как Антеро Хонкалинна? Поэтому так равнодушны были взгляды финских людей, скользившие по мне и моему чемодану, стоявшему у моих ног.
И только чужой человек не проявил ко мне равнодушия. Он сдавил мое плечо своей огромной ладонью и рывком повернул к себе. Мне понадобилось запрокинуть голову, чтобы увидеть его лицо, которое оказалось прямо над моим лицом. Но лучше бы мне не видеть его. Сверху на меня глянули два черных, бездонных глаза, которые я уже надеялся никогда в жизни больше не встретить. И пока я силился отвести от них свой взгляд, его рот, не похожий на рот, приоткрылся и выпустил только одно короткое слово:
— Сюда!
Я ничего не понял. Я только увидел автомобиль уже знакомого мне цвета перекаленного кирпича. Задняя дверца у автомобиля была открыта, показывая пустоту мягкого сиденья. На это сиденье и указал мне Рикхард Муставаара. Он сказал что-то водителю по-английски, и машина понеслась в Кивилааксо.
Не знаю, как все это назвать. Я не собирался работать на даче Муставаара, но стал работать. Все, что там уже было сделано, сделал сам Арви Сайтури. Другого человека, заслуживающего их доверия, они пока еще не разыскали. Я оказался таким человеком. Арви Сайтури сказал мне:
— Молодец! Дом я тебе поставлю в один месяц. Старый пришлось распилить на дрова. Но дрова твои.
Я ничего не ответил на это. Я не знал, что ответить. А он водил меня вокруг дачи и указывал, где копать ямы для новых елок и берез, которые предстояло доставить сюда из его леса, где выкладывать из камней основание для беседки, где разбить новые цветники и проложить новые дорожки.