Другой путь. Часть первая

Арви Сайтури маршировал вместе с ними. А как же иначе? Он всегда был с теми, кто боролся против коммунистов и кто призывал к войне против Советской России. Он тоже видел в этом самый правильный выход из всех бед. В конце концов, кто, как не Россия, был виноват в хозяйственном застое, поразившем Суоми? Уже одно то, что она, прилегавшая к Суоми вплотную, не переживала никакого застоя, выглядело подозрительным и давало право желать ей за это самого сурового наказания. А при наказании вполне резонно было отхватить от нее кусок обременявшей ее земли, по возможности крупнее, и затем каким-то образом уделить от этого куска тем, кто вынужден был по вине России топтаться на своих сорока трех гектарах.

К тому времени, как я вернулся в Кивилааксо, они успели натворить в Суоми много интересных дел, эти парни из Лапуа и те, кто пошел за ними. Они избивали коммунистов и даже убивали их. В Алавеси они сожгли к черту народный дом, который рабочие лесопилки выстроили для себя с помощью своего профсоюза. Такие дома они уничтожали по всей стране, чтобы в них не заводилась коммунистическая пропаганда. Они прикрыли также в стране все организации и все газеты, от которых так или иначе пахло коммунистами, и сожгли все их типографии.

При этом им очень хотелось начать войну с коммунистической Россией, которая, как всегда, была виновата во всем плохом, что где-либо случалось на земле. Они не задавались вопросом, чем кончится такая война. Это их не касалось. Они знали, что на Западе всегда есть немало сил, которые только и ждут, чтобы кто-нибудь сцепился с Россией, готовые немедленно привалить к такому храбрецу со всей своей помощью. А наши ребята, разгромившие в Суоми коммунистов, очень хотели приобрести славу таких храбрецов. Для этого они задирали русских на сухопутных границах и морских. Финские самолеты кружили над русскими военными кораблями, нарочно снижаясь, чтобы их напугать. Финские военные катера проскакивали у них под самым носом, давая этим понять, что они хозяева залива. Даже финские купцы проходили мимо русских военных кораблей, не опуская иногда флага. А еще основательнее готовились тронуть Россию финские руководители из генерального штаба, собравшие у себя для этой цели русских офицеров царских времен.

Но коммунистическая Россия сделала вид, что не замечает наших задир, и войны не получилось. Зато внутри Суоми от всех этих громких дел получилось такое, что финские деньги пали в цене еще больше, а заграница стала бояться отпускать нам кредиты. Многие предприятия в городах закрылись, многие крестьяне в деревнях разорились, и страна наполнилась безработными людьми.

Возвращаясь в Кивилааксо, я вначале думал совсем распрощаться с Арви Сайтури, но, видя такое положение дел, решил остаться у него работать еще на некоторое время, однако дал ему понять, что на этот раз придется поговорить о плате. Он выслушал эти мои слова и стал вглядываться в меня с таким видом, как будто я стоял не прямо перед ним, а бог знает в каком отдалении, и как будто солнце мешало ему вглядываться в это отдаление, заставляя его щурить глаза и растягивать от напряжения рот. Вглядевшись в меня таким образом сколько ему было нужно, он сказал:

— Поговорить о плате? Вот как? О плате он заговорил? Хорошо. Получай плату. Пять марок в день. Еда твоя. Ночлег мой. И за ночлег с тебя две марки в день.

И, сказав это, он опять стал в меня вглядываться с таким видом, словно я находился от него бог весть на каком расстоянии. Я ответил ему:

— Три марки? Это мало. Кило хлеба стоит пять марок. Прибавить надо, хозяин.

Тогда он рассердился. А когда он сердился, голос его становился высоким, как у женщины. И этим высоким, крикливым голосом он сказал мне:

— Прибавить? А мне кто прибавит? Я продал чесальные машины втрое дешевле, чем они стоили мне. Кто возместит мне этот убыток? А коровы? Я купил их по четыреста марок за штуку, а продал по сто сорок. И только трех из них продал. Выгоднее зарыть их в землю, чем продавать по этой цене. Трех я зарезал на мясо, которое тоже некому продать. Народ стал нищим в Суоми из-за коммунистов. Может быть, и ты перекинулся к ним?

— Нет, я не перекинулся. Я только насчет платы…

— Насчет платы? Ни одной марки я тебе не дам. Работай за хлеб, как работал, и уже одно это будет королевской платой. Работница молила о такой плате, да я ее выгнал. И мальчика отправил в управление общины. Пусть сами кормят. И ты можешь убираться туда же. На лесопилку иди к своим коммунистам.

— Но она закрылась.

— Закрылась? А ты подожди, постой возле нее. Может быть, она опять откроется через несколько лет, когда мы разгромим Россию. Это она перехватила финские лесные рынки. А может, ты сам к рюссям убежишь? Беги. Они не зря научили тебя своему языку. Беги. Есть сейчас такие, кто к ним бежит. Но только не дальше границы. А там чекисты знают, что делать с бегущими к ним дураками. Беги.

Однако я никуда не побежал. Я остался у Арви Сайтури, не прося у него за свою работу никакой платы, — так страшно выглядело все то, что творилось в те годы в Суоми.

13