Другой в литературе и культуре. Том I

Неукраинцы в такой картине прошлого неизбежно оказываются на вторых ролях. Разделение исторической памяти, наличие нескольких ее «архивов» (определение А. Ассман) – следствие распространенности такой позиции[229]. Независимость Украины не внесла в эту версию нарратива ничего принципиально нового. Она остается вполне советской. Достаточно указать фундаментальное академическое издание истории Украины (1982), в котором нет ни одного упоминания о евреях. Пожалуй, наиболее яркой иллюстрацией может служить мемориализация Бабьего Яра[230]. Сегодня здесь размещены три мемориала, каждый из которых олицетворяет свой вариант памяти: советский (тут погибли советские граждане, убитые оккупантами), еврейский и украинский. Каждый из мемориалов увековечивает память только своих жертв. Планируется установка единого монумента. Но каким он будет, неизвестно. Конкурс только объявлен.

Особого внимания заслуживает активно используемая в политических целях концепция «двух Украин». Она была частично спровоцирована разработками С. Хантингтона в «Столкновении цивилизаций» и распространена в Украине с легкой руки М. Рябчука[231]. Картина «двух Украин» могла бы стать полем научных и публицистических дискуссий, если бы не применялась в политической борьбе. На протяжении всего существования независимой Украины взаимная демонизация Галичины и Донбасса велась политическими силами самых разных направлений, а в последние годы приобрела трагические очертания в проекте Новороссии и «русской весны». Другой выступает здесь носителем зла.

Складывается парадоксальная ситуация: при наличии мощной академической критики идеи национального государства (Н. Яковенко и др.) и концепции «двух Украин» (Я. Грицак, А. Портнов и др.) общество настолько нетребовательно к качеству исторического нарратива, что с готовностью воспринимает как героизированные, так и демонизированные образы. Примером может служить фигура С. Бандеры – предмет споров украинского общества[232]. При этом политические ориентации украинского общества за четверть столетия никогда не были радикальными – достаточно посмотреть на результаты парламентских или президентских выборов 2014 года, когда политические настроения максимально радикализировались.

События 2013–2014 годов, как представляется, могут наметить иной путь развития украинского исторического нарратива. Европейские устремления украинского общества создают условия для оформления европейской модели будущего, что неизбежно сказывается на способе репрезентации прошлого. Единство в многообразии, наивысшая ценность жизни человека и его достоинство составляют ядро европейских ценностей. Мощные движения гражданского общества, начавшиеся в 2013 году, дали импульс обсуждению проблем прошлого, актуализации концепции «двадцати двух Украин» Я. Грицака и актуализации «архивных» нарративов. Одновременно внешнее вмешательство заставляет воспринимать Другого как врага и вызывает желание очистить Украину от всего неукраинского.

Укоренение идеи политической нации в связи с событиями 2013–2014 годов приводит к серьезным сдвигам в понимании роли Другого как в политическом, так и в историческом нарративе. Другой становится необходимым элементом своеобразия истории и проекта будущего, который формируется на данной территории. Чувство принадлежности к исторической традиции возникает не на основании генетической общности с людьми, которые проживали здесь прежде, а на основании единства с людьми прошлого, переживавшими опыт пребывания в том же пространстве. В 2015 году началась реализация проекта «Культура примирения: новое историческое сознание в Украине»[233]. Я сама принимала участие в разработке концепции региональной исторической идентичности, основанной на включении голосов всех, кто жил с нами в одном регионе. По словам одного из участников проекта, не может быть так, чтобы «моих предков не было в истории моей страны». Именно голоса многих, представлявших историю того или иного региона, стали основанием для формирования политического проекта Украины, ориентированного на европейскую перспективу.