Дружба великая и трогательная. Странички из жизни Карла Маркса и Фридриха Энгельса

«Несколько немецких писателей, высланных за революционные убеждения из Германии… основали здесь журнал „Немецко-французский ежегодник“ под редакцией Руге и Маркса… Два недавно вышедших номера заполнены гнусными подстрекательствами… Возмутительные статьи направлены против королей Пруссии и Баварии… Значительная часть экземпляров проникла в Германию. Мне удалось достать один экземпляр, и я позволил себе препроводить его вашему сиятельству…»

Его сиятельство листает журнал, вчитывается в заголовки, в отдельные фразы, и лицо его мрачнеет.

•

Есть среди широкого и пестрого круга новых знакомых один, с кем Маркс встречается с особым удовольствием…

В помещение редакции «Ежегодника» входит невысокий худощавый человек лет сорока пяти. Его движения стремительны и уверенны. Сотрудники отвечают на поклон с почтительным восхищением.

– Маркс здесь?

– Да, господин Гейне.

Великий немецкий поэт уже тринадцать лет живет в изгнании в Париже. Произведения Гейне запрещены на родине, а самого его ждет там арест.

Он входит в комнату, где в облаках сигарного дыма правит чью-то рукопись редактор Маркс.

– Вы знаете, дорогой друг, стихи я не принес.

– Что с вами, поэтами, делать? Но я рад, что вы зашли.

– А мне хотелось повидать вас. У меня есть одна новая вещица. Вы могли бы послушать?

– Охотно!

– Не сейчас, нет. Вы вечером дома? Я, вероятно, забегу.

– Будем ждать.

Гейне ушел. Маркс задумался: почему его всю жизнь тянет к поэтам? Из-за юношеского увлечения поэзией? Или потому, что среди них так много единомышленников? Как это сказал Гейне? Ах, да… «Трещина, разделившая мир, проходит через сердце поэта»…

Вечером в квартире Марксов в Сен-Жерменском предместье Гейне чуть нараспев читает Женни и Карлу новые стихи. Позже он напишет Марксу: «Нам надо так мало, чтобы понять друг друга!»

По нескольку раз в неделю Карл отправляется на улицу Ришелье в мрачный старинный дворец кардинала Мазарини. Королевских мушкетеров и гвардейцев сменил у входа прозаический привратник. Тайные переходы стали обыкновенными коридорами. И вместе с иезуитскими интригами и заговорами испарился из дворца и дух эпохи, воспетой Дюма.

Теперь здесь размещена крупнейшая французская библиотека: в ней почти четыреста тысяч томов и рукописей, мудрость многих поколений…

Он читает документы о восстаниях народа во Франции, воспоминания участников, сотни рукописей и книг… Нет, он не собирается писать исторического исследования.

Маркс встречается с бывшим наборщиком социологом Пьером Прудоном, читает статьи портного Вильгельма Вейтлинга, внимательно слушает писателя Этьена Кабе.

В тот 1844 год его можно часто встретить в кварталах парижской бедноты. Вот он подошел к двери ветхого дома. Условный стук, дверь приотворилась.

– Чего тебе?

Маркс шепотом произносит пароль, и его впускают в комнату, где собрались члены одной из тайных организаций парижских пролетариев.

Ему доверяют и члены тайного «Союза справедливых», объединившего немецких эмигрантов-ремесленников.

Медленно возвращается он по унылым, зловонным улочкам рабочего предместья. Угрюмые, изможденные лица, голодные взгляды… И это люди, которые кормят и одевают великолепный Париж, прекрасную Францию!

Нет, им не поможет то, что предлагают Прудон, Вейтлинг или Кабе. А заговорщики из тайных обществ? Наивные цели, наивные способы борьбы!

…В летние дни 1844 года в Париж приходит волнующее известие: «Восстали ткачи Силезии!»

В июне 1844 года ткачи разносят в щепы дом ненавистного фабриканта Цванцигера, громят его предприятия.

Фабриканты вызывают королевскую пехоту. Падают убитые.

Рабочие берутся за дубины и камни.

Подтянуты крупные войсковые части.

Семьдесят ткачей схвачены и подвергнуты жестоким наказаниям.

Что это? «Обычный голодный бунт», – решает Бруно Бауэр в Германии. «В восстании не было политической души», – вторит ему в Париже Руге.

А газета немецких эмигрантов «Форвертс» в августе 1844 года печатает статью Маркса: он приветствует силезское восстание.

– Голодный бунт? Чепуха! – Маркс взволнован. – Гейне, вы слышали песню этих ткачей?

– «Кровавая расправа»?

– Ну да! Там слова нет о домашнем очаге. Это же бунт против богачей вообще, против общества частной собственности. Пролетарии поняли свою силу!

Гейне откинулся на спинку стула, и глаза у него стали отсутствующими. «…Мы ткем… мы ткем…» – вдруг забормотал он. Карл удивленно поднял брови, потом понял и тихо вышел из комнаты. Гейне не заметил.

…Мы вечно ткем, скрипит станок,
Летает нить, снует челнок,
Германия старая, саван мы ткем,
Вовеки проклятье тройное на нем!
Мы ткем тебе саван…

«Силезские ткачи» Гейне позовут рабов на бой.

– Великолепно, дорогой друг!

И все же как плохо он знает пролетариев, как неверно судит о них!

Маркс вспоминает недавний разговор…