Дружба великая и трогательная. Странички из жизни Карла Маркса и Фридриха Энгельса

– Вы хотите сделать его редактором? Боюсь, что он чересчур резок.

– Ну, если он иной раз и позволит себе кое-какие выпады против правительства…

Собеседник выпрямился в кресле:

– Да, пожалуй. Такие уколы полезны. Королю пора, наконец, понять, что нельзя пренебрегать промышленниками в угоду дворянчикам… Но важно не перегнуть палку…

– О, человек, стремящийся создать семью, нуждается в прочном положении. Он не станет слишком рисковать!

– Ну что ж, решено. Пусть возглавит редакцию.

…На одной из окраинных улиц Кельна в маленькой комнатушке под крышей Карл разбирал свои книги. Потом облокотился о подоконник, выглянул на улицу. Сколько вокруг зелени! Совсем как в Трире…

Как там Женни? Скоро и она приедет.

Сбывались надежды.

•

Жизнь врывается в редакторский кабинет множеством дел, связанных с судьбами людей, которых пытаются обмануть и обездолить. Маркс, волнуясь, читает корреспонденции из мозельских деревень. Там продаются с аукциона виноградники разоренных крестьян и последние их пожитки. Интересно, почему до сих пор ни одна из «солидных» газет об этом не пишет? Черт знает что! Господам журналистам, видно, просто некогда писать о черни. А вот о добросердечии прусского короля, подарившего городу Бернкастелю жалкие 500 талеров, они слагают оды!

Маркс углубляется в официальные документы и налоговые инструкции, изучает цифры доходов и расходов разоренных крестьян и тех, кто скупил участки. Вот как! Оказывается, по закону сборщик налогов уносит из помещичьей усадьбы ровно столько же денег, сколько из крестьянской хижины.

Для помещика такой взнос пустяк, остается вполне достаточно для кутежей и роскоши. А для крестьянина? Стоны несутся из крестьянских лачуг вслед королевскому чиновнику – на оставшиеся гроши не прожить до следующего урожая.

Кто повинен во всем этом? В «Докторском клубе» принято отвечать: духовенство. Но разве это ответ?

Что делает одних бедными, а других богатыми?

Причины ему пока еще неясны. Но несправедливость королевских чиновников к беднякам вопиюща, жизнь бедняков ужасна. Как же не встать на защиту тех, кто своими руками кормит и одевает весь мир?

Маркс еще раз просмотрел подготовленный к печати номер газеты. С каждым днем «Рейнская» все более страстно вступается за обманутых бедняков, отстаивает свободу слова, требует наказания наиболее жестоких чиновников.

Маркс размашисто подписывает и зовет посыльного.

– К цензору!

Он не успевает снова углубиться в работу, как посыльный возвращается : жирный красный карандаш безжалостно перечеркнул страницы: номер запрещен!

Ярость охватывает молодого редактора. Но с этим тупым чиновником он будет говорить спокойно.

После долгого спора ему удается отстоять большинство материалов.

Но нервное напряжение дает себя знать. В редакцию он возвращается раздраженный и усталый. Эта постоянная война с цензором страшно изнуряет. Так нужна сейчас дружеская поддержка…

Правда, рядом Рутенберг. Но что-то непонятное происходит между ними в последнее время. Словно говорят они на разных языках. Вот он написал статью… Карл, поморщившись, перелистал рукопись. Нет, тяжелого разговора снова не избежать…

Рутенберг вошел и остановился у дверей. Во взгляде тревога и упрямство.

– Проходи, Адольф. – Карл ладонью похлопал по рукописи. – Поговорим.

– Что, снова не нравится?

– Адольф, мы с тобой говорим, как глухие. При чем тут «нравится»? Не для меня же ты пишешь! Ну посмотри, – он схватил рукопись, – ни одного жизненного факта! Ни одного конкретного вывода! Ты прекрасный стилист, не спорю. Но пишешь так, словно наша газета адресована исключительно членам «Докторского клуба».

– Квалифицированных и зрелых редакторов, – Рутенберг подчеркивает каждое слово, – моя работа всегда удовлетворяла.

Маркс вспыхнул и встал.

– Возьми статью и переделай, как я прошу. Иначе она не пойдет.

Вечером в кафе, где обычно обедают сотрудники редакции, Карл услышал за спиной приглушенный голос Рутенберга:

– Для некоторых теперь и Бруно Бауэр не авторитет! – Послышались изумленные возгласы собеседников.

Маркс, не оглядываясь, вышел. На душе было пусто и горько. Да, у них с Бруно в последнее время тоже что-то разладилось.

Бруно не понимает, не хочет понимать того, что так волнует Карла. Доктор Бауэр сочувствует жалкой участи бедняков, может подать щедрую милостыню, если они попадутся ему на пути. Философ же Бауэр не интересуется теми, кто не способен мыслить и «заботится только о своем желудке». Дело истинного философа, поучает он, доказать свою правоту в спорах с церковниками, разоблачать их ложь перед королем и интеллигенцией. А чернь, эта некритическая масса…

«Чернь», «некритическая масса»… Ну что тут скажешь?! Карл вспомнил все споры с Бруно, свои отчаянные и безуспешные попытки стащить его с небес на грешную землю. Нет, ему себя не в чем упрекнуть.

В редакции ждала свежая пачка писем. Первыми вскрыл толстые конверты из Берлина. Прочел. Опять споры с попами о библейских текстах, опять общие рассуждения. И это в то время, когда жизнь каждый день сталкивает с трагедией народа, который беззащитен перед королем, чиновниками и просто любым богачом.