– Конечно, далеко от дома… Но, может быть, это и лучше?
За мостом пути их расходятся.
Фридрих идет, насвистывая лихую песенку и любуясь рекой. По вот сапоги застучали о камни мостовой. Потянулись низкие помещения ткацких фабрик, высокие заборы. Фридрих много раз видел, как работают ткачи. Суровые, изможденные, очень молчаливые люди. Они нанимаются на фабрики целыми семьями, и дети работают рядом, такие же суровые и молчаливые.
Фридрих свернул к реке и наткнулся на мальчишку лет шести. Тот сидел на берегу, завороженно глядя на воду. У него были огромные глаза, скорбные и мудрые. Маленькие руки по локоть в краске. Краска так прочно въелась в кожу, что издали ее можно было принять за перчатки. «Работает в красильне», – понял Фридрих и тихо окликнул:
– Эй, малыш!
Тот стремительно вскочил и отпрянул.
– Я не убежал, герр… Мне герр мастер позволил… – На бледном личике этого маленького старичка бился такой страх, что Фридрих стиснул зубы.
– Ты чего испугался? – с трудом спросил он.
Мальчишка вздохнул, и краска медленно проступила на его щеках.
– Так вы… не оттуда? – Он кивнул в сторону фабрики.
– Нет, я не оттуда… Слушай, ты, может быть, голодный? – Фридрих сказал первое, что пришло в голову, но увидел, как у мальчишки дрогнуло лицо. – У меня вот тут булка есть. Хочешь? – Он расстегнул ранец.
Мальчишка отвернулся.
– Ты бери!
– А вы… как же?
– Бери, бери!
Мальчишка робко протянул руку, взял булку и откусил сразу такой большой кусок, что Фридрих засмеялся.
– Тебя как зовут?
– Фридрих.
– О, тезка значит! Слушай, тезка, ты часто сюда приходишь?
– Прихожу… иногда.
– Ну вот и я здесь гуляю… тоже иногда. Если ты согласишься со мной дружить, я тебе буду приносить булки. Хоть каждый день! Договорились?
– Угу… – Мальчишка жевал.
– Ну, будь здоров!
Мальчишка вдруг протянул руку, словно хотел удержать его. Потом тихонько сказал:
– До свидания.
И уже уходя, Фридрих услышал робкое:
– До завтра!
Фридрих часто будет приходить сюда, на берег Вуппера, и вызывать тезку условным свистом. И много услышит от него такого, от чего бессильно и горько будет сжиматься сердце.
Задумавшись, он чуть не столкнулся с лютеранским проповедником в черном, наглухо застегнутом сюртуке. Следом торопилась паства – парни в таких же темных долгополых сюртуках, с гладко зачесанными на пробор волосами, и молодые семинаристы с постными лицами.
У здания редакции «Барменской газеты» Фридрих обогнал долговязого субъекта лет сорока и вновь развеселился. На фоне барменской публики человек этот выглядел легкомысленно: красный сюртук, кокетливая зеленая шляпа, в руке – цветок.
– Ну, как вам понравились мои стихи во вчерашнем приложении? – томно допрашивал он своего собеседника.
«Горничные рыдали от восторга», – мысленно ответил Фридрих, вспомнив, как хохотал над любовными виршами местного поэта. А спрашиваемый, промычав что-то неопределенное, вдруг заметил:
– Между прочим, у вас появился опасный конкурент. Редактор собирается печатать стихи господина Фрейлиграта.
– В самом деле? – огорчился господин в зеленой шляпе. – Но, вероятно, он долго здесь не задержится: быть хорошим поэтом и хорошим конторщиком… невозможно.
– Не скажите. Господин Эйнер говорил, что это его самый добросовестный и способный приказчик.
– И все же… Ну был бы он хоть чиновником, как Гёте… Но поэт, литератор – и вдруг приказчик?
«Дубина ты, братец!» – вздохнул Фридрих, шагая дальше. Стихи Фрейлиграта знает вся Германия. Они так музыкальны, что их хочется петь.
У солидного каменного дома с вывеской «Эйслер и сыновья» Фридрих замедлил шаг, заглянул в окно. За какой из конторок сидит поэт?
– О, Энгельс, ты что тут делаешь? – учитель французского языка из его старой школы в Бармене, Шифрин – автор известного во всей Европе учебника, улыбаясь, протягивал ему руку. Рядом с ним учитель литературы Костер.
Фридрих не успел ответить. Из конторы вышел молодой человек, худощавый и стройный.
– Опять опоздал, Фрейлиграт! – воскликнул Костер.
– Зато теперь я свободен!
Вслед за Фрейлигратом из конторы вышел молодой купчик. Он неуверенно топтался рядом с поэтом, видимо, страстно желая, но не решаясь принять участие в литературной беседе.
– Вы хотите что-то сказать? – повернулся к нему Фрейлиграт.
– Я только… – Купчик смутился. – Я хотел сказать, что ваша «Прогулка по морю» – прекрасные стихи.
– Вот как? Лестно. Что же именно вам в них нравится?
– Что они зовут… зовут… – путался купчик.
– Куда же?
– Подальше от Германии, – упавшим голосом ответил незадачливый ценитель поэзии.
Все расхохотались, и Фридрих громче всех.
– А вы не согласны? – вдруг неожиданно обратился к нему поэт.
– Не согласен! «Прогулка» ведь навеяна «Белоснежкой», немецкой народной сказкой. Так что если она и «зовет», – насмешливый поклон в сторону купчика, – то отнюдь не за границу.
Все снова засмеялись, и, откланявшись, Фридрих ушел.
– Любопытный, должно быть, паренек, – сказал, глядя ему вслед, Фрейлиграт.
– Прирожденный лингвист, – заметил Шифрин. – Я получил истинное удовольствие от занятий с ним. Французский и английский он знает теперь не хуже меня.