Дружественный огонь

Чтобы не привлекать внимание детей к любезностям, которыми обменивались их родители, Яари предложил пройти к багажнику и помочь ему разобраться с сэндвичами, овощами и апельсинами, вытащив привезенную снедь из хозяйственной сумки, и аккуратно выложить все припасы на старую клеенку. Как правило, не он, а Даниэла обычно улаживала ситуацию с сыном и невесткой при возникновении семейных трений, но на этот раз, увы, ее не было рядом с Яари. Она была в Африке, и раз так, то разбираться в возникшем супружеском бунте на этот раз приходилось ему самому.

Однажды вечером, в опустевшем офисе, в редком для него приступе душевной откровенности Моран признался отцу, что ослепительная красота Эфрат является для него не только предметом гордости, но и довольно тяжелым грузом, поскольку делает ее неизменно лакомой добычей для противоположного пола, иногда – и не так уж редко – порождая самые невероятные фантазии. Он никогда не опускался до того, чтобы контролировать каждый ее шаг, но иногда ему казалось, что все это вносит разлад даже в семьи самых близких друзей.

Сейчас она сидела, надувшись, в машине, одетая в поношенный старый дождевик, полностью скрывавший ее фигуру, без какого-либо макияжа; на обычно таком прелестном лице стали заметны какие-то пятнышки, которые, в глазах мужа, должны были выглядеть безобразными и тем самым устранить любые подозрения и поводы для жалоб.

– Нет, Амоц, я не голодна, – сказала она, отодвигая предложенный тестем сэндвич, – съешь лучше сам.

– Ну, и я тоже не хочу есть, – сказал Моран, отказываясь от того же сэндвича. – Действительно, папа… съешь-ка ты его.

Рабочая спецовка Морана отдавала запахом оружейной смазки – основного аромата израильского пехотинца, всегда вызывающего мысли о смерти и присутствующего у солдата с момента первого его контакта с армейской службой, изнурительными тренировками и прочим, что и через четыре десятилетия никогда не исчезнет из памяти. Что же это такое? Яари протянул руку, чтобы почувствовать грубую щетину, покрывавшую лицо его сына.

– А что, – спросил он, – тот рыжий офицер… он что, никогда не требует, чтобы ты брился перед тем, как сесть играть с тобой в трик-трак?

Моран отшатнулся от его прикосновения.

– А как насчет тебя, – парировал он, – ты ведь, похоже, тоже не успел побриться утром? Неужели только потому, что мамы нет с тобой рядом, ты решил, что можешь позволить себе выглядеть менее сексуально?

– Сексуально?! – Яари был оскорблен.

– Ты сейчас сексуален, как Арафат, – насмешливо отозвалась в свою очередь Эфрат, глядя на своего мужа.

Малыши, которые чувствовали, что обойдены вниманием со стороны отца, прильнули к нему, стараясь вскарабкаться ему на спину. Но Моран был рассеян и, похоже, не склонен к ласкам. Все мысли его были сосредоточены на жене. И он, и Эфрат как-то вдруг притихли, и неприятная тишина подействовала на детей, тревожа и возбуждая их в одно и то же время.

Нади притягивал аромат мяса, жарившегося на расположенном поблизости гриле; настолько, что Яари пришлось остановить его. Израильтяне готовились перекусить с подобающим случаю размахом. Сизые клубы дыма ввинчивались в воздух и уносились к очистившейся голубизне неба. Наевшиеся до отказа новобранцы сбрасывали вес, затеяв соревнования по мини-футболу на дальнем краю поля, отведенного для посетителей, или, рука об руку, бродили со своими подружками, стараясь не нарушать границ, определенных им для свидания дежурными офицерами. Главы семейств, раскатисто смеясь, обменивались воспоминаниями о собственных похождениях в бытность их на действительной службе, а матери записывали друг у друга номера телефонов, договариваясь о дальнейших возможностях подобных посещений во время ожидавших всех их месяцев резервистской службы сыновей.

«Да, – размышлял Яари, – эти двое сердятся сейчас друг на друга, наверняка испытывая и гнев, и горечь. Но ведь они и любят друг друга, и на этой, забитой машинами и людьми, парковке им слишком трудно прийти к примирению, отбросив злость, прежде чем они расстанутся». Сам он не осмеливался вмешаться в сложные семейные взаимоотношения его сына… даже если бы и хотел, но и желания его ничего бы не дали в отсутствие Даниэлы, которая обладала поразительным даром проникновения в человеческие души, но даже она вполне могла ошибиться. Могла бы она при всем своем даре, вообразить, например, что в некоей коробке, между «Моцартом для детей» и таким же «Бахом для детей», втиснута видеозапись с изображением двух молодых людей, сгорающих от жажды немедленного секса и не старающихся даже скрыть своего желания? Нет, решил Амоц, он не расскажет ей об этой пленке, ибо меньше всего он хотел огорчить жену подобным образом.