Дружественный огонь

А потому он подошел к сыну и протянул ему ключи от машины, сказав: «Послушай… тут, вижу я, совершенный балаган. Здесь невозможно остаться наедине и на минуту. Почему бы вам не отправиться в какое-нибудь кафе… не слишком далеко, разумеется, а за малышами я пригляжу. Когда ночью я навестил тебя, то на обратном пути, уже не помню, где именно, я заметил старый танк. Вот бы порадовать ребят, а? Он ведь, на самом деле, должен быть где-то рядом… Я ведь не сошел с ума, чтобы выдумать такое? Что ты по этому поводу думаешь?»

– Сказать честно, ни о каких старых танках в пределах нашего лагеря я не слышал. Но если ты утверждаешь, что видел его, он должен находиться где-то здесь. Про тебя, папа, многое можно сказать… но только не то, что ты страдаешь галлюцинациями.

И он взял из отцовских рук протянутые ему ключи. Эфрат, казалось, была в нерешительности, но Моран, не глядя на нее сказал: «Спасибо, папа. Мне тоже кажется, что час-другой уединения нам не помешает».

Яари крепко сжимал детские ладошки и с большой предосторожностью перевел их через дорогу. «Ребятам срочно нужно сходить в туалет», – мрачно объяснил он солдату, охранявшему ворота, со всей возможной решительностью. День, отведенный для родительских посещений, заметно ослабил узду дисциплинарных предписаний, и огромное количество новобранцев, оставив где-то свои береты и оружие, бродили по всему пространству лагеря; некоторые успели даже сменить на это время грубые солдатские ботинки на привычную гражданскую обувь. Наиболее напористые мамаши ухитрились проникнуть до самых казарм, подвергнув суровой инспекции условия жизни возлюбленных своих чад. «Видел ли кто-нибудь поблизости поставленный в виде памятника старый танк?» – спрашивал то и дело Яари, обращаясь к любому, кто оказывался поблизости, но определенного ответа, увы, так и не получил. Но он был настойчив и надежды не терял. Так добрались они до дальнего края базы. За ее границами, затерянные меж эвкалиптовых деревьев, белели домики соседнего городка. Крупная капля упала ему на голову, и он поглядел на небо, где тучи уже наползали одна на другую, там и здесь оставляя все же голубые промежутки. Затем, объединив усилия, капли хлынули проливным дождем, и он с детьми поспешил укрыться в ближайшей палатке.

Та была заполнена тщательно прибранными кроватями, охранявшимися солдатом-эфиопом, который растянулся на одной из них. На нем был легкий бронежилет и винтовка, покачивавшаяся у его ног в такт громыхавшей незнакомой музыке.

Яари решил задержаться здесь до тех пор, пока дождь не кончится. Не теряя времени Нади подошел поближе к солдату и храбро, но уважительно потрогал затвор его винтовки.

– А тебе не хочется выйти отсюда и повидаться с близкими? – спросил Яари.

– Нет, – отвечал одинокий новобранец.

Его родные, вся его семья… их нет у него в Израиле. Отец умер, как только они репатриировались в страну, мать, которая должна была прилететь в Израиль из Адис-Абебы вслед за сыном и мужем, вторично вышла замуж и решила остаться в Эфиопии.

Яари, удивившись, спросил, скучает ли он по Африке. И мать, и Африка, – ответил темный новобранец, – составляют для него неразличимое понятие. И он не в силах понять, что из них важнее.

8

Сиджиин Куанг не спешила вернуться в вестибюль санатория. Раскаленное полуденное солнце, заливавшее светом все пространство, убаюкивало двух родственников, утонувших в глубоких потертых временем креслах, напоминавших пару бегемотов. За конторкой дежурного сидел темнокожий администратор, выстукивавший что-то на стареньком компьютере. Даниэлу больше всего удивляло, что за столь продолжительное время ни одна живая душа – будь то пациент или служащий – не появилась в вестибюле. Одно только позвякивание ключей на доске нарушало мертвую тишину. Ирмиягу закрыл глаза и вырубился, позволив, наконец, Даниэле подробно разглядеть его лицо и понять, что изменилось в человеке, которого она знала столько лет. Бывал ли он прежде в этом месте, спросила она его, воспользовавшись моментом. Когда его глаза приоткрылись, поразив ее своей краснотой, он ответил, что бывал здесь уже много раз, привозя с раскопок рабочих, подхвативших малярию. И они здесь поправились? Он не интересовался; контакты с ними были потеряны. Их соплеменники старались как можно быстрее забрать их отсюда, заменив другими. ЮНЕСКО вовсе не собиралось оплачивать лечение рабочих с раскопок.

Зевнув, он потянулся, положил руки на лоб и сказал: «Мне кажется, что у меня малярия». Она в свою очередь дотронулась одной рукой до его лба, а другой коснулась своего. «Сдается мне, что малярия именно у меня, а вовсе не у тебя. Но выдай мне секрет – почему не видно здесь ни одного больного, ни одного служащего?» Ирмиягу пожал плечами: «Может быть, они где-то поблизости обедают… а, может быть, спят». «Тогда скажи, – продолжала она далее, – есть ли поблизости хоть какой-нибудь кафетерий, где я смогла бы отыскать кое-что сладкое?»

Во взгляде Ирми сверкнула ироничная искра.

– Нет, Даниэла, – сказал он, зевнув, – что-то не верится мне, что ты найдешь здесь какой-нибудь киоск.