Дружественный огонь

– Здорово! – отозвался Моран. – Смотри, какого дедушку я вам произвел. А, Нади? Я просто родил его для вас.

Детишки дружно рассмеялись.

– Так не говорят, папа, – заявила Нета. – Ты не мог его родить. Он ведь не был у тебя в животе.

– Нашего дедушку родила бабушка Даниэла, – торжествующе поставил точку Нади.

Моран обнял их и расцеловал их затылки. А выражение грусти в темно-синих глазах Эфрат, ставших еще более глубокими в потоках дождя, низвергавшихся из небесных хлябей, смягчилось вдруг, когда она перевела свой взор на малышей.

«Они сделали это», – подумал Яари, в сполохах молний наблюдая за выражением лица своего приговоренного к заключению сына. Сомнений не было. Так поступил бы любой, не исключая в прошлом и его самого. Вместо того, чтобы торчать в незнакомом кафе и бессмысленно тратить столь скупо отпущенное время на взаимные упреки и выяснение отношений, разумнее было выйти наружу, на природу, невзирая на дождь и холод зимнего дня, и найти тот единственный бальзам, который способен умиротворить, излечить раны быстрым и решительным совокуплением. Еще настанет в будущем время для воспоминаний об этих ханукальных днях, думал про себя владелец автомобиля на заднем сидении, втиснувшись для теплоты меж двумя детскими креслицами безопасности: думал посмеиваясь – ведь не исключено, что именно после этой поездки он обретет третьего внука, потому что видел, как у него на глазах на щеки невестки возвращается яркий румянец, и ее беззастенчивый взгляд, обращенный на мужа, не просто лишен признаков малейшего превосходства, а наоборот, полон восхищения мужчиной, который знает, как лучшим образом использовать краткий перерыв, угадав и расслышав рвущийся к нему из-под наброшенной на плечи жены потрепанный дождевик зов ее плоти.

И почему бы нет? Несчастье, как мы видели, иногда находится от нас на расстоянии шага. Так зачем же ссориться с тем, кого ты любишь, вместо того, чтобы доставить ему удовольствие? Через два дня Даниэла вернется из Африки, и – он это знал – в первую же ночь ее пребывания дома захочет узнать все, что происходило с ее мужем, пока ее не было: день за днем, и час за часом. Но, в отличие от него, она не станет тратить время на размышления о сексуальной жизни своих детей, в то время как он будет повествовать ей о том, как остался с внуками в караульном помещении возле входных ворот под громыхание громовых раскатов и сполохов молний, в то время, как его сын и невестка занимались любовью на грязной, покрытой листьями земле. Да, он ничего не утаит от нее. Но следующей его мыслью было то, что ничего он не скажет ей про видео, спрятанное между «Моцартом для детей» и таким же «для детей» Бахом – разве что она сама наткнется на него. Да и то сказать – зачем ей знать обо всем этом? Через три года ей стукнет шестьдесят, и она вполне созрела для осознания того, что во взрослом мире существует более разнузданное сладострастие, чем она когда-либо могла вообразить. В конце концов, кто, как не она сама, прежде чем исчезнуть за дверьми, ведущими в зону вылета аэропорта, была тем самым человеком, который проговорил нечто о настоящем желании…

10

– И вы все это запомнили? – Даниэла, изумленная услышанным, весело рассмеялась, опуская ноги на пол со стоявшего напротив кресла; движение это заставило ее на миг откинуться назад. – Как это могло быть? Мы едва успели обменяться несколькими словами в самом конце полета.

– Верно, – подтвердил пожилой англичанин, одновременно запахивая полы белого банного халата и садясь в пустующее кресло с важной осторожностью. Они действительно перекинулись лишь парой фраз, но он запомнил каждое произнесенное ею слово, жалея лишь о том, что не начал общаться с ней с первой минуты полета, упустив возможность узнать побольше и о покойной сестре, и о солдате, убитом своими товарищами в результате «дружественного огня», но особенно о ней самой – о том, кто она, и почему она улыбалась с такой безмятежностью. Но поскольку почти все время полета она предпочитала смотреть в иллюминатор, словно из чистой вежливости избегая его, было бы неуместно навязываться с разговором. Вероятно, картины, открывавшиеся ее взгляду за окном, были настолько восхитительны, или она сочла его недостаточно трезвым для разговора?

– И то, и другое.

Но неужели леди могла предположить, что такой, как он, ветеран борьбы с алкоголем, мог перебрать бесплатной выпивки, которую раздают в самолете всего лишь за один час полета? Неужели она не заметила, сколько раз проводник предлагал ему выпить? Два раза? Три?

– Как минимум пять, – сказала она краснолицему и седовласому британцу, сидевшему перед ней совершенно голым под банным халатом, не сводившему с нее восхищенных глаз.

Пять? На самом деле? Она считала их? И тем не менее он после приземления вовсе не был пьян.

– Это не имеет значения, поскольку два здоровяка мгновенно усадили вас в инвалидное кресло и укатили прочь. Сейчас я уверена, что они поджидали вас, прибыв отсюда. Но сейчас что случилось? Вы абсолютно трезвы и, если хотите, можете передо мной извиниться.