Дружественный огонь

На развязке Ирон они мягко влились в движение на автостраде. Особый сигнал сообщил, что дорожная камера наблюдения зафиксировала факт уплаты дорожного сбора, после чего Яари с чистой совестью прибавил обороты и, разгоняя машину все сильнее, понесся по восьмиполосному шоссе, которое вело в самое сердце Израиля. Эфрат, которая засунула в багажник дождевик со всеми свидетельствами занятий любовью на грязной листве, сидела теперь за спиной тестя в тонком бирюзового цвета свитерке, исключительным образом оттенявшем красоту ее синих глаз. Она прилежно перелистывала страницы автомобильного атласа, обнаруженного ею в отделении для перчаток, но делала это не из внезапно овладевшего ею интереса к отечественной географии, но, определенно, чтобы уклониться от вопрошающих взглядов водителя и вести себя так, словно за рулем сидел незнакомец.

Ребятишки погрузились в глубокий сон. Путешествие в армейский лагерь, но особенно испуг, пережитый ими в связи с исчезновением родителей, пусть даже растворившийся в тепле машины и шуршании автомобильных шин об асфальт, утомили их. Девочка уронила голову первой, и так и лежала, вытянув вперед руку, словно умоляя о чем-то, а Нади, похоже, все еще продолжал схватку с тенью мертвого сирийского танкиста, которого он увидел в старом танке, да так и уснул, откинув голову назад.

Яари улыбался, наблюдая за своими внуками в зеркале заднего вида. Кто знает, сказал он своей невестке, почему, когда вчера я остался с детьми, мне показалось вдруг, что я узрел необыкновенное сходство между Нади и Даниэлой.

– Даниэлой? – Эфрат, обернувшись, вгляделась в лицо своего сына. – Даниэлой?!

– Ну, может быть, не стопроцентно с Даниэлой, – согласился Амоц, сдавая несколько позицию. – Может быть, правильнее, точнее было сказать: «через Даниэлу». Он нее – к Шули, и к Эялю – каким он был в детстве. Ты, конечно, не в состоянии уловить это сходство, но я знал Эяля, когда он был в возрасте Нади. И последней ночью – это было удивительно. Когда ты ушла на вечеринку, а Нади плакал и рвался наружу, внезапно это сходство, пусть по-новому, проявилось для меня.

Эфрат снова повернулась и посмотрела на заднее сиденье. Возможное сходство с двоюродным братом Морана поразило и смутило ее. Какое-то время она колебалась, но в итоге, набравшись смелости, рассказала своему свекру нечто такое, чего даже собственный ее муж не знал. Когда она была на пятом месяце, и когда уже точно было установлено, что ребенок, которого она носит, родится мальчиком, а не второй девочкой, она, не сказав Морану, написала письмо Ирми и Шули, спрашивая о разрешении дать этому ребенку имя их погибшего сына. И получила отказ. Очень вежливый, очень дружелюбный, но непреклонный. Она-то полагала, что совершает нечто, способное их утешить, но лишь много позднее поняла, что только увеличила их страдания.

Бледное от природы лицо Эфрат раскраснелось, пока она рассказывала отцу то, что скрыла от сына. Амоц кивнул, чтобы поддержать ее.

– Хорошо, что ты поступила так; а то, что ты поняла, почему они отказали тебе, – это еще лучше. Окажись я на их месте…

Остановившись, он не стал продолжать. И даже силой воли заставил себя забыть о том, о чем намеревался было сказать.

Ехать по автостраде было легко, машин немного. И даже если мчатся они с немалой скоростью, все соблюдают непривычную в иное время корректность. На востоке и на западе от разделительной полосы две, неразличимые, как близнецы, автозаправки бросаются в глаза сиянием огней и обилием магазинов и кафе. Он бросает взгляд на Эфрат, – может, она захочет купить что-нибудь для ребят, у которых после завтрака ничего не было во рту, но голова ее откинулась назад, как и у ее сына, а глаза закрыты, как если бы короткое признание лишило ее последних сил. Спит ли она на самом деле, или ее закрытые глаза означают лишь нежелание продолжать разговор? Совсем недавно, на лоне природы, каким образом выражала она свой восторг охватившей ее и освобождающей страсти – громким ли стоном, прерывающимся ли дыханием, означающим полное удовлетворение… или как-то иначе?

Он не произносит больше ни слова, но выключает обогреватель и прибавляет скорость.

Его невестка так же, как и его жена, полностью доверяет его умению водить машину. И теперь Эфрат еще глубже погружается в сон. Это дает ему возможность впервые рассмотреть ее с близкого расстояния. И понять, на чем зиждется ее невероятная красота. Но поскольку ее обычно сияющие глаза сейчас закрыты, ее лицо – лицо мадонны – кажется ему чуть-чуть великоватым, ямочки на щеках исчезли, а скулы, немного заострившиеся, несколько крупнее обычного. И только безупречная лебединая шея, украшенная изящной золотой цепочкой, сохраняет свое очарование. Является ли вся эта красота чем-то случайным, непрочным, хрупким, движимым ее имуществом, держащимся на должной высоте лишь силой ее воли?