Дружинник

– Понимаю, – ответил я, старясь говорить не слишком вызывающе, и в то же время не лебезить, – после сказанных мной слова не удивлён, что вы засомневались во мне, и прошу за это прощение. Вряд ли это может служить оправданием, но я был во власти эмоций после инцидента. А вот в том, что произошло в ресторане, я не нахожу своей вины. Я не сделал ничего противоречащего вашему приказу, а наоборот, исполнил повеление и действовал, отстаивая свою честь и защищая жизнь своих людей. Катрин сейчас в лечебнице. Она в коме. Реакция Григория на мою попытку отвезти Елизавету домой оказалась слишком бурной. Он применил чары первым – и вот результат. Оставить нападение без ответа значило бы поступиться честью.

– И всё же ты возложил на мою голову лишние проблемы и проявил неуважение, – напомнил Дмитрий, – это серьёзный проступок, особенно в твоём положении. Что я должен с тобой делать?

– Разногласия с младшей ветвью улажены, – сказал я, – Ольга Павловна не имеет ко мне претензий. Мы уже общались. Осталось договориться с Воротынскими, и я уверен, что решу этот вопрос тоже.

– И на каких же условиях вы сошлись?

– Ольга Павловна признала мою правоту. Конфликт исчерпан, мы не имеем друг к другу никаких претензий.

– Вот как? Просто признала? Допустим... – произнёс Дмитрий Филиппович, слегка озадаченный таким поворотом. – Но это не отменяет твоего вопиющего поведения. Я думал над тем, стоит ли нам продолжать сотрудничать. На первый раз я готов тебя простить. Но если такое повторится вновь – это не будет так просто забыто. Я могу изгнать тебя по щелчку пальцев и отправить конюшню чистить, если захочу. Надеюсь, ты осознаёшь это?

– Осознаю, – кивнул я.

– Подписанная бумажка ничего не значит. Членом рода нельзя стать росчерком пера. Ты должен доказать свою преданность, доказать, что ты – один из нас. Пока у тебя это не получается, но я готов дать второй шанс.

– Я ценю это, – сказал я. – Так что от меня требуется?

– То же, что и прежде. Ты должен сообщать всё, что слышишь, видишь, думаешь, ставить меня в известность того, что здесь происходит, и естественно, безропотно выполнять любой приказ. Главным образом меня интересуют настроения в младшей ветви. Я должен знать, что они намерены делать. Но отныне произойдут некоторые изменения. Это – Аркадий, – Дмитрий Филиппович указал на мужчину с землистым лицом, что развалился в моём кресле. – Вы будете работать вместе. Все свои действия будешь координировать с ним, а не со мной. Докладывать обо всём тоже будешь ему. Ему же отдашь на хранение свои артефакты. Что с Катрин?

Я рассказал о случившемся и передал слова врачевателя.

– Это прискорбно, – отметил Дмитрий Филиппович. – Потеря верного человека – всегда печаль для рода. Я заберу её в Нижний. Мои врачеватели поопытнее местных шарлатанов. С Воротынскими я тоже проблему улажу – именно за этим я и прилетел. А ты учись работать не только кулаками, но и головой. Больше поблажек не будет.

Дмитрий Филиппович ушёл, а со мной остался Аркадий. Он потребовал обрисовать обстановку в городе, рассказать, что я делал. Особенно подробно расспрашивал про покушения и про то, что я слышал в доме Птахиных-Свириных. Я, понятное дело, не стал ставить его в известность о том, что Ольга Павловна хочет переманить меня, и в свою очередь попытался расспросить, в чём именно подозревается младшая ветвь.

– Пока ни в чём, мы собираем сведения, – ответил Аркадий.

– Если ни в чём не подозревают, то и слежку не устанавливают, – заметил я. – Мне же надо понимать, куда копать.

– Всё, что тебе надо понимать, я сообщу, – жёстко отрезал мой куратор. – Пока делай то, что велел Дмитрий Филиппович.

Четыре оставшихся дружинников отныне тоже находились в подчинении, а я каждую поездку в город теперь должен согласовывать с ним. Объяснялось это необходимостью защищать меня от убийц, но я-то прекрасно понимал, что к чему.

Аркадий ушёл, а я тут же отправился в свою спальню, где по-прежнему неподвижно лежала Таня. Чем дольше она не приходила в себя, тем сильнее я нервничал. А теперь ещё и Катрин должны были увезти, и что-то мне подсказывало, что я её больше не увижу.

Проблема с главной ветвью разрешилась, вот только оказался я фактически под домашним арестом – тоже мало хорошего, особенно если учитывать, что у меня были дела, о которых роду знать вовсе ни к чему.