Друзья

— Не надо меня утешать, — перебил его Штайгл. — Я тебя вот зачем позвал. — Он глянул куда-то вдаль, зажмурившись, словно от слепящего света. — Уездный партийный комитет решил, что на это время меня будет замещать Ирен Ауэрбах. Я бы, правда, подобрал другую кандидатуру, но решение уже есть, и я не могу нарушать партийную дисциплину. Собственно говоря, у меня нет особых возражений. Женщина она энергичная… Хотя, пожалуй, чересчур.

— Я вообще-то ее плохо знаю, — заметил Миклош. — Но вижу, что многие ее любят.

— Да, да, — кивнул Штайгл. — Однако и не любят ее тоже многие. Но не в этом суть, меня не это волнует. Просто иногда возникает ощущение, что — положа руку на сердце — ей такое же дело до партии, как мне, скажем, до католической церкви. Хотя это только ощущение. Может, я и ошибаюсь. Но самое существенное, что за ее спиной стоит Шани Ауэрбах, он направляет ее действия. А насколько я знаю, ты всегда был с ним не в ладах. Думаю, он и ее настроил соответствующим образом. Так что имей это в виду и постарайся избегать по возможности конфликтов. Я знаю, ты человек прямой, у тебя что на уме, то и на языке. Но прошу тебя, наберись терпения по крайней мере на то время, пока я буду в больнице. Ну, если уж совсем невмоготу станет, приди ко мне в больницу, обсудим твои проблемы. Обещаешь?

Миклош улыбнулся.

— То есть ты просишь меня встать на путь соглашательства?

— Я прошу тебя не лезть на рожон.

— У меня даже в голове не укладывалось, что Шани Ауэрбах может стать когда-нибудь коммунистом, — с горечью промолвил Миклош. — Растут люди прямо на глазах.

— Ставленник Балинта Чухаи, ничего удивительного, — пояснил Штайгл. — Ход конем абсолютно в манере Балинта. Ты ж его знаешь. Он любит окружать себя людьми, которые от него зависят и послушно исполняют его волю. У него эта манера еще со времен службы в милиции. Ты уже встречался с ним?

— Нет еще, — покачал головой Зала. — Я думал, что он все-таки навестит меня. Как-никак другом моего отца был. Но увы. А я навязываться не привык.

Штайгл задумчиво выводил каракули на клочке бумаги. Наконец первым прервал затянувшееся молчание:

— И вот еще что. Имре тебя очень любит. Береги его. Знаешь, он очень впечатлительный, легко поддается всяким влияниям. А поскольку он на виду, каждый его тянет к себе. Каждую неделю торжественные мероприятия, вечеринки. К тому же и Ева эти дела поощряет. Ей нравится блистать в обществе, быть в центре внимания. Конечно, Имре прекрасно умеет использовать эти неофициальные встречи в интересах фабрики. Недаром в области поговаривают о присуждении нам звания передового предприятия. Боюсь только, не слишком ли он злоупотребляет подобными методами… Ну, ладно, давай прощаться.

Они обнялись. Миклош пожелал Штайглу скорейшего выздоровления, дав слово навещать его в больнице.

Но до этого не дошло, потому что Кароя Штайгла после обследования увезли в Будапешт.

15

Ференц Давид, главный редактор «Народной газеты», свежевыбритый и бодрый, сидел за письменным столом и с наслаждением потягивал свой утренний кофе. Он был на полголовы ниже брата и вообще комплекцией обладал более скромной. Имре с детства занимался тяжелым физическим трудом, в то время как он благодаря тете Жофи имел возможность спокойно постигать науки. Ференц Давид обладал особым талантом приспосабливаться к любым обстоятельствам, к тому же он прилежно учился, был внимательным, услужливым и послушным, никогда зря не спорил. Он знал, что тетя Ирма благоволит к нему и считает его потенциальным наследником своего состояния, хотя в те годы, надо признаться, это его мало интересовало. Поступив в университет имени Лоранда Ётвеша, он переселился в общежитие, познакомился там с марксистским учением, а потом включился в коммунистическое движение. Но свои левые убеждения он хранил в глубокой тайне как от тети Жофи, так и от тети Ирмы, которая даже не подозревала, что ее будущий наследник является членом коммунистической партии. Он любил тетю Ирму и до сих пор не понимал, почему Имре ненавидит «их дорогую тетушку». Однажды, когда он спросил брата об этом, тот заявил, что для него эта подлая женщина вовсе не «тетушка», а просто дядина жена, то есть человек совершенно посторонний, но он не возражает, чтобы Фери любил и боготворил ее: она, мол, стоит того, ибо, по сведениям Евы, у нее на книжке несколько сот тысяч форинтов. Ну, об этом-то Фери знал гораздо больше. Для него не составляло секрета, что у вдовы помимо наличных имеется в избытке и золото, и серебро, и еще много всякой всячины в сундуках.

Иногда, как и в это утро, когда он читал письмо от тети Ирмы, он ловил себя на мысли, что ее смерть могла бы решить сразу все проблемы. Он устроит ей пышные похороны, поставит на могиле великолепный памятник, получит наследство, дом, естественно, продаст, а там… Ему становилось стыдно. Боже праведный, откуда такие гнусные мысли? Ведь он любит тетю Ирму, преклоняется перед ней… Кофе уже остыл, но ему и такой нравился.