Солнце садилось. Прислонившись головой к борту и наблюдая за блестящей морской гладью, переливающейся аметистовыми и изумрудными оттенками, Гарриет думала о Чарльзе, который остался с отступающей армией, о ставшем чужим Саше, о потерянном в Салониках Кларенсе, об Алане, которому предстояло разделить участь греков, и о погибшем Якимове.
Из всех их друзей остался только Бен Фиппс – «самый пустой и самодовольный», подумала Гарриет.
Всегда найдется тот или иной Фиппс, который уведет от нее Гая в очередные вымышленные миры. Однако песенка Бена Фиппса была уже почти спета. Увлечение Гая иссякало, и Бену Фиппсу вскоре предстояло отправиться искать внимания у кого-то другого.
Гай был постоянной фигурой в ее жизни – что ж, ей следовало стать для него тем же. Другой стабильности им ждать не приходилось.
Крит по-прежнему виднелся в последних закатных лучах – темная земля, на которой не горел ни один огонек. Той ночью корабли набрали скорость; старые моторы грохотали, всё скрипело, и пассажиры, цепляясь за мебель, лежали без сна и слушали эту какофонию. К рассвету шум утих: опасность миновала.
Первым делом они вспомнили о своих спутниках и поднялись на палубу. «Нокс» и танкер всё так же тихо шли рядом. Три старых корабля пережили ночь, и их путешествие подходило к концу.
Пассажиры проснулись в египетских водах, удивляясь тому, каким белым здесь был свет. Слишком белым: он лежал на предметах, словно белая пыль. Гарриет встревожило это странное зрелище: она подумала, что и жизнь их здесь будет тяжелой и странной.
Кто-то крикнул, что видит землю. Она вложила руку в ладонь Гая, и он ободряюще сжал ее пальцы.
– Пойдем посмотрим, – сказала она.
Они покинули Грецию как изгнанники, пересекли Средиземное море и теперь, на другой его стороне, стали беженцами. Однако они сохранили жизнь, а это было немало. Они были вместе и знали только то, что будут вместе и в будущем.
Они вышли на палубу, чтобы увидеть новую землю: прибыв сюда не по своему желанию, они всё же были благодарны ей. На горизонте лежал плоский и белый африканский берег.