Несколько дней провела как сомнамбула. Бродила по запущенной квартире, пыталась убираться, затеять большую стирку, которую откладывала чуть ли не год. Конечно, можно было бы вернуться к родителям, но им самим-то пенсии на лекарства не хватает. А тут еще я с синяками на всё «табло». Напугаю до смерти!
Легко ли быть Холли Голайтли
Мысль о Тишке не переставала копошиться в голове, где-то в самом дальнем закоулке мозговых извилин. Когда синяки начали проходить, закутав лицо шарфом, начала ходить на разведку. Часами высиживала в кафешке напротив дома Тишкиных родителей, и все-таки выследила их. «Другим вариантом» действительно оказалась Анжелка, дочь Аллы Степановны, самой дебелой и говорливой из подруг Тишкиной мамочки. Долговязая кобыла с лицом изготовленной из латекса куклы. А Тишка действительно расцвел рядом с ней: демисезонная куртка нараспашку, под ней пиджак в крапинку и даже галстук, который раньше он никогда не носил. Впрочем, новая подруга того стоила: по нынешним меркам, фотомодель, да и только!
И, о ужас, они направились в кафе – в мое наблюдательное логово! Хотела бежать, но было уже поздно: длинноногая Анжелка подскочила к двери и ждала рохлю Тишку, оскалив в улыбке не менее двух десятков клыков и резцов.
Когда они вошли, торопливо прикрыла лицо чашечкой недопитого кофе, потом резко поставила ее на стол. А чего, собственно, мне бояться? Или стесняться? Что, у меня нет права зайти в кафе, пусть оно и напротив дома родителей моего бывшего бой-френда?
Начнут смеяться, глумиться, называть брошенным обноском? А вот тут-то и пригодится чашечка горячего кофе. Прямо в морду! Желательно, чтобы хватило обоим!
Но они прошли мимо, лишь мельком глянув на меня, и ничто не отразилось на их лицах. Я знаю Тишку, парень он не слишком эмоциональный, но хоть что-то должно было дрогнуть на его самодовольной ряшке?
Они сели у меня за спиной и забалабонили о своем – счастливом, радостном, и тут до меня дошло, что меня элементарно не узнали! Что у меня действительно другое лицо! Лицо Одри Хепберн!
Опрокинув недопитое кофе, побежала домой. Таращилась на себя – новую – в зеркало. Строила гримаски, примеряла улыбки. Вдруг заметила, что и вести-то себя начала как Одри Хепберн в ее ролях – чуточку угловато, с пугливой эпатажностью, свойственной образам ее героинь.
Не выдержала, стала примерять к этому новому лицу свои блузки и кофточки, гадать, как в них смотрюсь, действительно ли похожа на ту Одри – с экрана.
За этим занятием меня и застал звонок. Озорной и самодовольный басок голубоглазого хирургического босса вырвался из трубки:
– Приветики! Как дела? Как настроение? Сегодня вечером свободна? Как насчет того, чтобы окунуться в сказку? За счет спонсора твоих преображений? У тебя платьишко, как у Холли Голайтли, найдётся?
– Какое платьишко? – конечно, я знала, что рано или поздно придется расплачиваться и за операцию, и за все прочее. Но то, чего ждешь, всегда приходит неожиданно. Вот и сейчас от внезапности звонка моментально пересохло горло, сердечко ёкнуло и куда-то провалилось – вполне возможно, в самые пятки.
– Черное, «карандаш»! – бойко, словно отдавал приказ медсестре-ассистентке во время операции, сообщил монстр.
– Какой карандаш?
– Фасон такой! Ладно! Понял! Привезу с собой! Жди через полчаса! – вот и всё! Полчаса на размышление! Впрочем, какие размышления? Выбора нет!
Или есть? Выбежать на улицу, бежать по ледяным весенним лужам, спрятаться, укрыться у подруги или у родителей, и пусть себе благодетель околачивается у запертой двери со своим платьем-карандашом! Не будет же он меня через полицию искать!
А что дальше? Идти, вставать в очередь в «Центре занятости населения»? Использовать подаренное мне миловидное личико, чтобы найти нового Тишку? А так поступать не подло ли? Ведь тот, кто мне его дарил, рассчитывал, надеялся на меня! И чем он хуже того, гипотетического, «нового Тишки»? Скорее всего, даже лучше! Ведь как-то сумел пробиться в этой жизни! И не слабо пробился, если, не моргнув глазом, оплачивает такие операции!
А вдруг – обрюзгший старик? Тело в жировых складках, дряблые ягодицы, неотвязный запах больной простаты? Отдаваться такому, терпеть его ласки и ласкать самой?
Я бросилась к двери и наверняка убежала бы, если бы на выходе не натолкнулась на Владислава Андреевича. Голубоглазый монстр бросил мне на руки только что купленное – еще в магазинной упаковке – платье, распорядился:
– Переоденься! – я только хлопала ресницами и глотала слюну, проталкивая ее в пересохшее горло. Едва смогла выдавить из себя:
– Можно, я в ванной?
– Без сомнения! – прошел в комнату, хозяйски развалился на диване. Я все еще могла убежать – швырнуть платье, выскочить за дверь: сидя в комнате, он не сумел бы перехватить меня. Но сомнамбулически зашла в ванную комнату, заперла дверь на шпингалет…
Платье оказалось поразительно в пору. Или, как выразился голубоглазый, смерив меня на выходе из ванной комнаты взглядом с головы до ног:
– Тютелька в тютельку! – и протянул мне длинный мундштук – для полного сходства.