Дубовый листок

Я подвел ее к раскрытому окну. Чуть шелестели чинары. Где-то в кустах звенели цикады. Внизу трудился неугомонный Терек, а на черном небе, среди кружащихся звезд, словно черкесский кинжал, висел обновленный Егомость.

Глава 75

Я был штабс-капитаном, когда умер главный палач свободы и гения. Это известие я услышал в штабе полка, и в то время как мои товарищи, кто искренне, а кто для приличия, — вздыхали, я думал: поздновато, но лучше, чем если бы он пережил меня.

Вернувшись из штаба, я сказал Виге:

— Сегодня ты должна угостить меня хорошим вином.

Она изумилась. Кажется, я никогда до тех пор не испытывал подобной потребности.

— Я могу угостить тебя хорошим вином, но хотелось бы знать, по какому случаю?

Я обнял ее, посмотрел в глаза.

— Я рад. Я очень рад! Но радость моя требует минутного молчания.

— Что же случилось?

— Для нас с тобой почти ничего, но для детей должны наступить лучшие времена. Ведь жизнь, хотя и гусиным шагом, двигается вперед.

И я сказал ей на ухо:

— Император Николай умер.

Вига задумалась.

— Будущее далеко не всегда бывает лучше прошлого. Вспомни, как вы добивались избавления от цесаревича, а на смену пришел Паскевич.

Вига принесла бутылку венгерского и два бокала. Я попросил дать еще рюмку и налил в нее наполовину кипяченой воды.

— Позови Василька!

Василек — он был мой вылитый портрет — пришел растрепанный и исцарапанный. Курточка изорвана. Вига немедленно объявила ему выговор. Он вопросительно посмотрел на меня. Я сделал лицо построже:

— Мама правильно тебя бранит. Отчего ты так разукрашен?

— Играл в войну.

— С кем же ты воевал?

— С Шамилем.

Мы с Вигой переглянулись. Да! Дети повторяют то, что делают взрослые.

— Иди и мой руки. Сейчас будем обедать, — сказала Вига.

Я долил рюмку Василька вином, наполнил бокалы и чокнулся с Вигой.

— За лучшие времена! А с тобой, Василек, за то, чтобы у тебя был вождь благороднее, чем у отца, чтобы никто тебя не мучил, чтобы ты не видел чужих страданий, не сидел в тюрьмах и, главное, чтобы не воевал, а только охранял свою землю!

После обеда, как всегда, я прилег на часок отдохнуть, а Вига, тоже как всегда, присела у меня в ногах с вышиваньем.

— Может быть, теперь будет амнистия, Михал?

— Я тоже на это надеюсь.

— И ты выйдешь в отставку…

— Сладкая эта песня! Но подумай, для нас ли она? Я наверняка умру раньше. Кто поможет тебе взрастить детей.

— Вот я и хочу, чтобы ты жил подольше. И все так поступают — ни одной лишней минуты не остаются в армии.

— Но у них есть куда уйти и на что жить. А Горегляд, например, на одиннадцать лет старше меня, еще только поручик, имеет тоже двоих ребят, как он может выйти в отставку? У него ничегошеньки нет, кроме жалованья, как и у нас. Вот подожди, дослужу до майора. Двадцать пять рублей в месяц пенсии, на это можно жить…

Вскоре умер еще один палач — Паскевич. Хотя я о нем знал только понаслышке, выпил венгерского еще раз.

— Двадцать пять лет держал Польшу в тисках! Если есть ад, желаю ему попасть туда прямым сообщением и на самую раскаленную сковороду. Ты подумай, Вига, не позволял даже письма писать ни туда, ни оттуда… Откровенно приравнивал себя к Наполеону и Александру Македонскому, завивал кудри под Людовика и показывал генералам кукиши!

Амнистия декабристам и полякам была объявлена после коронации Александра Второго на польский престол. У меня все заныло, я начал страдать бессонницей, и Вига спросила:

— Что с тобой? Ты словно что-то потерял…

— Не поехать ли нам в Польшу, а?

Она так нежно погладила мою голову, что я почувствовал — поняла, как тоскую.

— Дорогой, ведь тридцать лет прошло… Ты думаешь, тебя там ждут?

Это была горькая правда. Ни одной души на родине у меня не осталось. Эдвард ведь жил когда-то на Волыни… И все-таки я тосковал! Хоть бы одним глазком посмотреть на Варшаву, один разок посидеть в Лазенках… Эх, да что говорить! Отпуска я все равно получить не мог, а увольняться в неизвестность было рискованно.

Пока я размышлял об этом, начальство меня успокоило единым махом: приказали ехать в Чирахское укрепление комендантом. Чирах — одно из самых диких мест Дагестана. Я был не на шутку расстроен.

Сколько ужасов видел собственными глазами в этих укреплениях, особенно на Абине!

Но Вига приняла все спокойно. Она была очень хитрая, эта Вига! Как только она замечала, что я волнуюсь, становилась спокойной, как Казбек.

— Что ж, — сказала она. — Будем собираться в дорогу.

Но я слышать не хотел о том, чтобы она ехала со мной. Васильку Чирах еще туда-сюда, но вот трехлетней Любочке…

— За кого ты меня принимаешь? Я ни за что не соглашусь расстаться с тобой. И Чирах, это вовсе не самое худшее. Это лучше, чем зимние рубки леса на Гойте или бои с Шамилем:

Сколько было бессонных ночей, пока мы с Вигой обсуждали, как выдержать это испытание. Раньше, когда я был один, мне было плевать на цынгу и лихорадки, а теперь я боялся, как бы они не напали на Вигу и детей.

— Это хорошо, что ты знаешь все, что может нас там ожидать, — говорила Вига. — Вот и подберем соответствующую амуницию.