Дубровский. Дело князя Верейского

— Значит, саженья у вас теперь нет?

— Нет. Казна выкупила.

— Что же это за диво такое: то французы за него готовы раскошелиться, то российский император?

— Это не простое украшение, а один из символов великого княжества Тверского. Наполеон собирал различные великокняжеские регалии, так как будущее Российской империи видел в конфедерации удельных княжеств и ханств. Артефакты придали бы реформам некую историческую оправданность. Всё это — в случае победы французов, естественно.

— Вот оно что. Теперь понятно, из-за чего весь этот сыр-бор.

— Чтобы впредь избежать подобных обстоятельств, Александр I выкупил у хозяев драгоценности из списка Наполеона. Теперь они наверняка хранятся в Алмазной комнате Зимнего дворца вместе с иными царскими сокровищами.

— А как же традиция князей Верейских — невеста идёт к алтарю в саженье?

— В нашем случае прописано, что мы вправе запросить семейную реликвию на бракосочетание. Только проводить его обязаны в Санкт-Петербурге. Надеюсь, Кирилл в своё время реализует это право. Хотя Марья Кириловна, как сами знаете, нарушила эту традицию.

— Проклятое саженье. Я и хотел увидеть его только для того, чтобы понять, как выглядит источник моих злосчастий.

— Вы думаете, дело в нём?

— Конечно!

VII

Всегда прежде спокойный Дубровский заметно нервничал. Чтобы утихомирить нахлынувшее волнение, он стал раскуривать потухшую трубку. Достал из оловянного футляра деревянную палочку с коричневой головкой и чиркнул ею по полоске наждачной бумаги. Брызнул сноп искр — и палочка занялась огнём. Едкий запах от неё перебил все другие, витавшие на пирсе. Это были спички, о них Верейский знал лишь понаслышке, так как в России они являлись диковинкой.

Наконец табак заскворчал в чубуке, словно вскипевший кофе в джезве. Голову Дубровского окутало сизое облачко, и он продолжил:

— Если бы не это чёртово саженье, не видать бы вам Марью Кириловну в жёны. О том, что в Арбатове находится драгоценность ценой в триста тысяч франков, рассказал один из разбойников, прибившихся к нам. Вере таким словам — не больше, чем россказням о месте с сокровищами атамана Кудеяра. Затем объявился ещё один. Мало того, у неграмотного мужика была листовка с информацией об этой и других ценностях. Там же указывалось, по каким адресам в польских Седлеце и Люблине их готовы купить.

— А вы не задавались вопросом, зачем они нужны врагу России? Наверняка ведь с каким-то умыслом.

— Бросьте, Василий Михайлович. Родина, где закон — что дышло: куда повернул, туда и вышло, меня, гвардейского офицера, вынудила разбойничать, так неужели я стану печься о ней?

VIII

Прибыли ещё пассажиры, и мужчины отошли от трапа, чтобы не мешать им.

— Но ведь это предательство, — сказал Верейский.

— Нет, на сторону врага я никогда бы не встал. Я сам вёл, пусть и маленькую, войну. Это всё-таки разные вещи. Вы так не считаете?

Князь неопределённо повёл головой. Дискутировать с человеком, которого видел последний раз в жизни, ему не хотелось. К тому же основной задачей собеседника было выговориться, а такие глухи к чужим речам. Дубровский воспринял этот жест как понимание и продолжил:

— Со временем удел Ринальдо Ринальдини мне даже стал нравиться. Но я осознавал, что рано или поздно этой вольнице наступит конец. Свои же разбойнички и выдадут, чтобы уберечь головы на плечах. Саженье давало шанс исчезнуть без следа. Но при первом же набеге на вашу усадьбу мои люди столкнулись с хорошо организованной охраной. Только и сумели спалить пару амбаров у околицы и еле ноги унесли от ваших гайдуков.

— Это всё Харлов организовал, мой управляющий. Отставной майор, командир гренадёрской роты. Да вы его видели, он на козлах сидел в прошлую нашу встречу. И Григорий ваш, должно быть, не забыл.

Дубровский кивнул, но вёл себя так, будто ничего не слышал, и продолжал:

— Тогда я понял, что наскоком саженье не заполучить. Оставалось лишь ждать удобного случая — был у меня свой человек из ваших дворовых.

IX

Дубровский попытался затянуться, но трубка погасла. Он было полез в карман за спичками, но с бака раздался звон рынды — сбор швартовой команды. Владимир Андреевич сунул трубку в карман и заговорил быстрее:

— Но шанс пришёл, откуда я не ожидал. Вы, конечно, в курсе наших отношений с Марьей Кириловной. И вот — когда она готова бежать со мной, только чтобы не идти с вами к алтарю, я узнаю, что на венчание она должна надеть саженье. «Вот! — подумалось мне. — Это как знак судьбы — заполучить и любимую, и обеспечить ей достойную жизнь». Я же сознавал, что участь жены разбойника — не по дочери Кирила Петровича Троекурова. Потому-то и уговорил её вернуться домой, попытаться решительно объясниться с отцом. Хотя знал, чем дело кончится. Впрочем, как оказалось, плохо знал. Сами не хуже, а может, и лучше меня знаете, чем всё обернулось. Саженье это ваше все карты мне спутало. Хуже нет бедолаге узнать, какую цену его душе назначили.

Верейский молча передал небольшой портрет Марьи Кириловны в ажурной серебряной рамке. Художник изобразил её в свадебном платье, грудь новобрачной украшало саженье Великих князей Тверских.