Дубровский. Дело князя Верейского

Отец и сын помолчали. Сегодня еда не впечатляла. Князь заказал спагетти с сыром. Удивило наличие их в меню ресторана при французской припортовой гостинице. Вотье объяснил, что их повар Жак участвовал в итальянском походе Бонапарта. Там он очаровался не только жгучими, как кайенский перец, девушками, но и местной кухней.

Но, видимо, с тех времён пыл Жака сошёл на нет. Осталась привычка и неясные, как если бы на них смотреть через немытое, засиженное мухами окно, воспоминания. Такое любому делу, где желателен определённый настрой, а кухня именно то самое место, только во вред. Сами макароны оказались переварены — без al dente, оливковое масло отдавало прогорклостью, а пармезан больше напоминал обычный засохший сыр. Вотье, обычно фланирующий неподалёку, как дельфин вокруг забитой макрелью рыбацкой сети, не показывался.

Кирилл решился продолжить беседу:

— В этой истории что-то не так? Извините, что спрашиваю вас об этом.

— С чего ты взял?

— Вы и мonsieur Дефорж ведёте себя как-то странно.

— Ничего предосудительного. Вообще, всё, что связано с твоей мамой, не должно вызывать у тебя подобных мыслей.

— Да, папа.

— История эта скорее романтическая — готовый сюжет для романа. Всего тебе знать не положено. Пока. Со временем же я обязательно посвящу тебя в детали. Кстати, граф Толстой, которого мы навещали перед отъездом, тоже участник тех событий.

Князь решительно отодвинул тарелку.

— Нет, это есть определённо невозможно. Пошли, Кирилл, ты ещё должен отведать жареные каштаны. Видел, их подают в кофейне в двух кварталах отсюда.

IV

Утренний порт обдал Верейских остатками ночного бриза. Лёгкая дымка над акваторией укрывала мачты кораблей на рейде, как вуаль — чересчур острые, если верить молве, носы падчериц городского судьи.

В воздухе же растворился целый букет запахов: мокрой пеньки, дёгтя, свежей рыбы, зрелой солонины, дыма сотен трубок и много ещё чего плохо определяемого.

Возле трапа шхуны их поджидал Дубровский, Григорий по обыкновению стоял неподалёку.

— Вот, не мог не проститься. В гостинице не хотелось, — как бы оправдываясь, сказал бывший гвардейский корнет.

— К чему объяснения, Владимир Андреевич? Пришли — и хорошо. Сын вот очень хотел с вами повидаться.

Кирилл при этих словах наклонил голову.

— Смышлёный не по годам мальчик. Наверное, весь в отца. И очень похож на мать.

— Ему как раз и хотелось пообщаться с вами о своей матери. Может, в следующий раз, на обратном пути?

— Вряд ли. Я решил уехать из Кале, — сказал Дубровский и тут же ответил на цепкий взгляд князя: — Если вы думаете, что это из-за нашей встречи, то нет. Не скрою, она меня чрезвычайно взволновала, но опасности я не ощущаю. А уж в этом за девять лет двойной жизни я кое-что научился понимать. Мыслей не было, что вы способны донести.

Василий Михайлович никак не отреагировал на эти слова, и Дубровский продолжил:

— Дело не только в вашей порядочности, князь, в коей я нисколько не сомневаюсь. Думаю, и у вас нет особого желания привлекать внимание к себе. Мне кажется, что на тот берег Ла-Манша вы стремитесь отнюдь не как праздный вояжёр.

V

Взгляд князя, до того непроницаемый, отмяк.

— «Думаю», «кажется»… Владимир Андреевич, вы вольны предполагать что угодно. Не знаю, чего вы там себе напридумывали, но это всего лишь деловая поездка. Некогда мы с отцом открыли в Лондоне бюро «Vereisky&Co», консультировали желающих вести торговые дела в России. Посмотрим, может, есть резон возродить дело. Нет — вернёмся.

Дубровский выслушал это с видом читателя утренних газет.

— Что ж, если судьба занесёт вас в Прованс, то навестите. Есть там городишко на побережье — Ницца называется. Не слыхали?

Князь покачал головой.

— Ну да, захолустье. Зато расположен в так называемой Ривьере. Там, говорят, по триста солнечных дней в году и низкая влажность, так что духота не ощущается. Надоели эти туманы. Да и эскулапы для руки советуют сменить климат. Нашёл уже покупателя на гостиницу. Вы его знаете. Вотье, оказывается, получил наследство. Посмотрим, возможно, открою в Ницце другую, женюсь наконец на какой-нибудь дочке члена магистрата. Дочку родим.

При этих словах он посмотрел на Кирилла. Левой рукой Дубровский сделал движение — так, как если бы хотел потрепать мальчика по вихрам, но тут же замер, осознав, насколько это неуместно.

Появился матрос и стал поднимать по трапу багаж. Верейский попросил его отвести сына в их каюту. Дубровский протянул Кириллу руку. Тот вложил в рукопожатие все свои мальчишеские силы.

VI

— Мальчик — это важно для мужчины, — заговорил Дубровский по-русски, глядя вслед Кириллу. — Для того, кому есть что передать в наследство. Вам, например. Как показала жизнь, нас с отцом Господь сподобил быть лишь отважными вояками. В цивильном обществе, с его неписанными, в отличие от устава, законами, оба оказались не у дел. Видно, на роду Дубровским так написано. Вот и думаю: пусть уж лучше у меня родится дочка. Даже и не одна. Может, женская линия окажется счастливей.

Голова Владимира Андреевича опять скрылась в клубе табачного дыма. Оттуда прозвучал вопрос без каких-либо прелюдий: