Дуэль четырех. Грибоедов

И далее читал, уже не всегда заглядывая в страницы, о том, что Давид был родом из Вилелема Иудина, от отца Иессея, имевшего восемь человек сыновей, и о том, что старшие братья ушли на войну, а Давид пас овец, и о том, что отец Иессей повелел Давиду отнести старшим братьям сушёных зёрен и хлеба, и о том, что пришёл Давид к войску и услыхал кичливый призыв дурака Голиафа.

«И сказал Давид Саулу: пусть никто не упадёт духом из-за него, раб твой пойдёт и сразится с этим филистимлянином. И сказал Саул Давиду: не можешь ты идти против этого филистимлянина, чтобы сразиться с ним, ибо ты ещё юноша, а он воин от юности своей. И сказал Давид Саулу: раб твой пас овец отца своего, а когда, бывало, приходил лев или медведь и уносил овцу из стада, то я гнался за ним, и нападал на него, и отнимал из пасти его, и если он бросался на меня, то я брал его за космы, и поражал его, и умерщвлял его. И льва и медведя убивал раб твой, и с этим филистимлянином необразованным будет то же, что с ними, потому что так поносит воинство Бога живого. И сказал Давид: Господь, который избавил меня от льва и медведя, избавит меня и от руки этого филистимлянина. И сказал Саул Давиду: иди, и да будет Господь с тобою...»

И в нём достало бы мужества идти в бой на врага или в дали несметные, да кто скажет ему: иди, Александр, и да будет Господь с тобой?

И с раздражением на подлую свою нерешительность, низводящую нас до ничтожества, читал он о том, как по приказу царя обрядили Давида в броню и как Давид, к удивлению всех, отказался от снаряжения воина.

«И взял посох свой в руку свою, и выбрал себе пять гладких камней из ручья, и положил их в пастушескую сумку, которая была с ним, и с сумкою и с пращою в руке своей выступил против филистимлянина...»

Далее мог бы он не читать, память хранила каждое слово, да книга неодолимо влекла, манила к себе, принуждала вновь проследить каждый шаг, точно в эту минуту он сам был Давид:

«Выступил и филистимлянин, идя и приближаясь к Давиду, и оруженосец шёл впереди его. И взглянул филистимлянин, и, увидев Давида, с презрением посмотрел на него, ибо он был молод, белокур и красив лицом. И сказал филистимлянин Давиду: что ты идёшь на меня с палкою? разве я собака? И проклял филистимлянин Давида своими богами. И сказал филистимлянин Давиду: подойди ко мне, и я отдам тело твоё птицам небесным и зверям полевым. А Давид отвечал филистимлянину: ты идёшь против меня с мечом и копьём и щитом, а я иду против тебя во имя Господа Саваофа, Бога воинств израильских, которые ты поносил. Ныне предаст тебя Господь в руку мою, и я убью тебя, и сниму с тебя голову твою, и отдам трупы войска филистимского птицам небесным и зверям земным, и узнает вся земля, что есть Бог в Израиле. И узнает весь этот сонм, что не мечом и копьём спасает Господь, ибо это война Господа, и Он предаст вас в руки наши. Когда филистимлянин поднялся и стал подходить и приближаться навстречу Давиду, Давид поспешно побежал к строю навстречу филистимлянину. И опустил Давид руку свою в сумку, и взял оттуда камень, и бросил из пращи, и поразил филистимлянина в лоб, так что камень вонзился в лоб его, и он упал лицом в землю. Так одолел Давид филистимлянина пращою и камнем, и поразил филистимлянина, и убил его, меча же не было в руках Давида. Тогда Давид подбежал, и, наступив на филистимлянина, взял меч его, и вынул его из ножен, ударил его и отсёк им голову его; филистимляне, увидев, что силач их умер, побежали...»

Не так ли и русские землепашцы и звероловы, в седые времена Святослава и Владимира, и ещё другого Владимира, внезапно захваченные кровожадным набегом, диких племён, невоздержанных обитателей воинственной степи, оторванные от мирных хижин своих, от орала и ловища, в одних посконных мужицких портках, взмолившись своим исконным деревянным богам и осенив свою костистую грудь поспешным крестом, призывая в помощь себе единого Бога, вывернув на бегу оглоблю из крестьянского воза, крушили непрошеных пришлецов, поражая нечестивцев чем попадя, при случае их же калёным оружием, взятом в рукопашном бою?

И не так ли надлежит нынче ему, облачившись в посольский мундир, выступить на единоборство против нынешних голиафов, их сразив, но не гладким камнем уже, поднятым из бегущего мимо ручья, выпущенным из меткой пращи, но единственно просвещённым умом, утверждая мир долгий и прочный на той древней земле, где пасли стада наши общие прадеды?

Однако ж, постой, с какими голиафами предстояло сразиться ему? С людьми какого коварства и низости? Сколько тайных интриг расплести? Сколько интриговать, хитрить самому?

Достойно ли просвещённому человеку опуститься столь низко? Достойно ли пойти по следам Талейрановым, достойно ли соперничать с тем, кто ради мимолётных успехов на дипломатическом поприще стократно продал честь и совесть свою?

Ибо сказано:

«Не противься злому».