Дуэль четырех. Грибоедов

   — С.самого неприятного, уж вы мне поверьте. Это не страна, а какой-то винегрет из народов! Так недавно отстоявший свою независимость, уже находится в том состоянии, вроде чесотки, когда начинают помышлять о захватах. Северо-Американские Штаты, почуяв чесотку, облагодетельствовались мыслью занять полуостров Флориду, который принадлежит к испанским владениям, угрожая признать независимость южноамериканских республик и вмешаться в войну на их стороне, едва ли соображаясь с последствиями, то есть с тем, что война тотчас распространится и на прочие страны и что в этой войне Северо-Американские Штаты непременно побьют. Как видите, задачи миссии нашей чрезвычайно важны: необходимо добиваться полюбовного соглашения по поводу этой Флориды и удержать Северо-Американские Штаты от военного выступления — им же на пользу, чёрт их возьми! Если же речь серьёзно идёт о выборе вашем, ещё бы надо учесть, что миссия в Филадельфии более независима; есть возможность самостоятельного решения, то есть возможность, в случае, натурально, успеха, быстро и одним разом продвинуться.

   — Однако с другом Жуковского не напустятся ли тоже туманы? Очарованный чёлн! Чёрт знает, какой слезливости от него ожидать? И что за охота мешать народам добывать себе конституции? Вы не находите? Вы ведь желаете республики на Балканах? А в Персии что?

   — Э, полно, батенька, в Персии наша миссия под началом Алексея Петровича.

   — Так что?

   — Алексей Петрович решает всё сам, никому не даёт возвыситься рядом с собой. Охота поступать к нему в переписчики.

   — Охота. Если бы пришлось начинать службу с малых чинов, не лучше ли начинать её сотрудником великого человека?

   — Великого самодура, правду сказать.

Александр остановился, точно в стену ударился. Не терпя самодуров больше всего, заложил руки назад, вдруг спросил неожиданно для себя — уж не в самом ли деле собрался служить:

   — Нынче в каком месте дела наши хуже идут?

   — Вы же сами распространялись, что на Кавказе войне с черкесами не будет конца, пока мы не возьмём Анапы, Ватума и Карса; а мы Анапы, Батума и Карса не возьмём никогда.

   — А что, не отправиться ли в таком случае на Кавказ?

Стурдза с недоумением поглядел на него, точно круглый дурак стоял перед ним и своих прямых выгод понять не желал. А и то может быть, что секретаря в Филадельфию не чаял найти, дипломат:

   — Горцы большей частью настроены против нас, воинственны и жестоки, как разбойникам положено быть. Персияне и турки спроваживают им караваны с оружием и ждут только выбрать момент, чтобы со всех сторон ударить на нас. Из чего же туда? Разве из одного любопытства?

   — Судьба, нужда, необходимость рукой железной толкают и гонят кнутом... Причины этого рода поважнее всех прочих причин. По доброй воле, из одного любопытства кто же расстанется со своими пенатами, чтобы по варварским землям блуждать? Разве что пустые мечтатели да разного рода челны.

   — Впрочем, для верховой езды дороги там сносны, как говорят.

Александр махнул рукой и вновь вдоль стены пустился шагать.

   — Э, хорошо было кочевать Мафусаилам да Ламехам, да и то не по причине дорог — дороги в тех палестинах, я чаю, не скоро будут устроены сносно.

   — Отчего же Мафусаилам и Ламехам было так хорошо?

   — Мафусаилам и Ламехам была свойственна справедливость. Первый, кто молотом сгибал железо; первый, кто изобретал цевницу и гусли — тот в своём обширном семействе награждался непременно любовью и славой. А с той поры, как завелись граждане, города, надобно от Финского залива дотудова доскакать, докудова сын Товитов ходил за десятью талантами — а всё в надежде добыть похвальную знаменитость в виде чина коллежского асессора, да ещё и в тех-то далях добудешь ли, пресерьёзный вопрос.

   — Ну, и в тамошних далях знаменит только тот, кого Алексей Петрович, наместник Кавказа, своей милостью отличит и возьмёт под крыло.

   — Нет худа без добра, да и в здешних местах не отличает никто.

   — Рад, что вы согласились — гора с плеч долой.

   — Согласился на что?

   — В секретари к Мазаровичу в миссию.

Грибоедов поднял брови и как ни в чём не бывало сказал, не понимая и сам, чего битый час добивался:

   — Полно, Александр Скарлатович, всё препустой разговор. Почто мне таскаться всё верхом да верхом по горам и долам?

   — Так, мне помнилось, вы хотели бы ехать, лишь бы уехать подальше куда.

   — Может быть. Да что у нас значат пустые слова: хотел, не хотел? У нас об наших судьбах начальству видней; разумеется, кроме всего, что ему действительно видеть надобно. Оно и решает за нас, а мы глядь: как кур во щи попал.

Стурдза рассмеялся, прихлопнул в ладони, от души веселясь — тоже умник, нашёл водевиль:

   — Остановка за гласом начальства, это и всё?

И Александр, заражённый водевильным весельем, не решаясь перечить себе, отдаваясь единственно на волю дерзкого нрава, вдруг бесшабашно рискнул:

   — А ежели только за этим?

Оставив в покое ладони, однако ж продолжая смеяться, Стурдза вскинул круглую голову, прищурил озорные глаза, со значением произнёс: