Дуэль четырех. Грибоедов

   — Ежели младший принц бросается в жестокие объятия Англии, чтобы обезопасить Персидскую державу от якобы присущего Российской империи духа завоевания, то наши предложения, равно как и наши действия, которые бы последовали за предложениями, должны, видимо, рассеять все его опасения и внушить самое глубокое доверие к нам. Ежели же он поступает таким образом единственно для того, чтобы отвоевать у Российской империи территории, которые в результате успехов нашего оружия оказались под скипетром российского императора, то нет ничего проще, чтобы показать всю нелепость подобных иллюзий.

Распрямился с разгорячённым лицом и, сильно картавя, с прямым, остановившимся взглядом, настойчиво, с убеждением, настоявшимся, неоспоримым, проговорил:

   — В человеческом обществе имеется сила, которая значит больше, чем сила оружия или политических притязаний. Судьбы народов неизбежно определяются могучей силой и высшей волей, вызывающей эти события. К явлениям этого рода относится и цивилизация. Страна, однажды вкусившая блага цивилизации, и, больше того, страна, вкусившая высшее благо христианской цивилизации, уже не вернётся во власть тьмы. Эта истина доказана историей всех времён и народов. Так вот, почему бы не попытаться, опираясь на убеждение в благе цивилизации и на чистоту принципов, на которых основаны умозаключения о положении младшего принца, сделать так, чтобы принц сам проникся убеждением в благе цивилизации и оценил по достоинству принципы нашей внешней политики? Такая возможность предоставляется нам в связи с переговорами, которые начаты генералом Ермоловым с целью выдачи нам военнопленных и дезертиров. Мы имеем право требовать возвращения этих лиц. Однако этим не исчерпываются наши возможности, о нет!

Легко поднялся и, возбуждённо жестикулируя, пошёл в сторону от него, с удивительным пафосом излагая свои далеко идущие планы, не то из мелкого желания иметь сотрудника в миссии, не то сам заворожённый ими:

   — Вы только представьте себе, молодой человек: привлекая к счастливой Грузии все надежды и взоры, поднимая благосостояние наших подданных, как православных, так и армян и язычников, мы непременно вызовем у народов Кавказа и народов, которые ещё томятся под дикой властью ханов сопредельных земель, естественное стремление разделить с нашими подданными столь благословенную судьбу. Его величество император не претендует на то, чтобы самовольно распространить на них свою власть. Его императорское величество всего лишь желает быть им полезным. Представляя этим народам все возможные преимущества, одну-единственную дружбу их он просит взамен. Основанная на приобретённом этими народами счастье и их неизбежной признательности, эта дружба будет истинной и прочной. Итак, на вашу миссию возлагается задача почётная: по мере возможности возводить на нашей границе барьер благоденствия, которое зиждется лишь на справедливости и на той святой вере, к которой столько веков взывают вершины Кавказа и торжества которой можно добиться только с помощью системы, основанной на трёх принципах: покровительство слабому, распространение Евангелия и устройство поселений — естественных очагов европейской цивилизации.

Круто оборотился к нему, невысокий, складный, прямой, и, сверкая очками, тряся головой, произнёс возмущённо, ощутивши, должно быть, себя на залитых ярким светом подмостках всемирной истории:

   — Сохранить мир! Стремиться к прочному миру без всякой задней мысли, не вынашивая никаких планов, не желая отвоевать что-то в будущем у Персидской державы! Прямой дорогой шествовать к нашей цели, где наши национальные интересы не расходятся с нравственным долгом!

Нахмурился, должно быть внезапно припомнив, с чего начал изложение столь звучных и возвышенных планов мира и чуть ли не братства на южных окраинах стремительно растущей империи, и строго сказал, заложив руки за спину, от чего тотчас приметно уменьшился ростом:

   — Таким образом, я не вижу ни малейших препятствий для вашего назначения.

Как тут было увидеть судьбу литератора, приятность жизни в столице, женщин, мелочи, вздор, — при мысли об этом лишь неукротимей вскипела его лукавая дерзость, и Александр с видимым сожалением возразил, точно брызнул холодной воды:

   — Помилуйте, ваше сиятельство, препятствий именно тьма, и первейшая среди них — мой малый чин.

Нессельроде норовисто вскинулся, готовый греметь, но тут же, чем-то смущённый, замялся:

   — Если не ошибаюсь...

Ах, вот оно что: ни Мазарович, ни Стурдза об этом не донесли, о его чинах не заботясь — единственно о своих, — свои чины к телу ближе; и Александр подсказал, для верности даже с тихим шумом вздохнув:

   — Губернский секретарь.

Нессельроде пожевал губами, повёл в сторону головой, почесал щёку от виска к подбородку, словно обдумывал небывалое положение и подходящий выход искал:

   — Согласен, в ваши лета вы мало успели. Не скрою, я удивлён, однако станем считать, что отныне у вас всё впереди. Служите честно и преданно, даю вам слово — вас не забудут.