Дуэль Пушкина. Реконструкция трагедии

Поручик писал «дипломатическую ноту» Наталье в доме у посла, а значит, на его бумаге. Заполучив в свои руки образец бумаги, использованной Геккернами, и сравнив его с пасквилем, Пушкин сделал вывод о том, что автором «диплома» Рогоносцев был посол.

14 ноября Пушкин прибежал к княгине В.Ф. Вяземской с сообщением: «Я знаю автора анонимных писем»¹⁰⁵⁶. Как видно, он был целиком захвачен только что сделанным открытием.

О своих наблюдениях Пушкин рассказал не только Вяземской, но и жене. Ей трудно было понять, как министр, доверительно беседовавший с ней о её романе с сыном, мог написать позорящий её «диплом» Рогоносца. Аргументы насчёт авторства барона убедили её. У Натальи отныне не было причин щадить посла, и она рассказала мужу о сводничестве Геккерна.

Жорж Дантес счёл поступок Натальи – «признание в письмах» – безумием. Но в её действиях был известный расчёт. Принципиальное согласие Пушкина на мир породили у Натали уверенность, что угроза дуэли миновала. Топор, висевший над её головой, исчез, и она заговорила. Разоблачение посла должно было смягчить вину молодого человека и заставить Пушкина обратить всю ярость против его отца.

Следуя строго установленным фактам, можно определить основные вехи дуэльной истории.

Не позднее 13–14 ноября Наталья узнала о согласии Пушкина примириться с Дантесом и предстоящей помолвке Екатерины, после чего она предъявила мужу письма поручика.

Благодаря Катерине Геккерн узнал о случившемся немедленно и тотчас написал записку сыну. Кавалергард заступил на дежурство 14 ноября и освободился 15 ноября в полдень¹⁰⁵⁷. Будучи на службе, он получил от отца известие, что Пушкина «призналась в письмах». Оценив важность сообщения, поручик тут же написал письмо отцу. Содержание письма Дантеса и данные о его дежурствах позволяют пересмотреть традиционную датировку – 6 ноября – и отнести его к 14 ноября.

Кавалергард получил записку барона поздно вечером и просил отца не медлить с ответом: «Записку пришли завтра, чтоб знать, не случилось ли чего нового за ночь»¹⁰⁵⁸.

В этот день поэт закончил расследование о пасквиле, а два дня спустя взялся за составление гневного письма Геккерну. В письме от 16–21 ноября значилось: «Вы… отечески сводничали… Подобно бесстыжей старухе вы подстерегали мою жену по всем углам, чтобы говорить о вашем сыне… вы говорили, бесчестный вы человек, что он умирает от любви к ней» и пр.¹⁰⁵⁹Письмо было бранным. Но в словах о сводничестве барона чувства возмущения и гнева звучали с наибольшей силой.

Поэт был потрясён открывшейся перед ним картиной. В течение недели он видел перед собой старика, убитого горем, толкующего о добродетелях сына. Теперь с лица барона спала маска. Пушкин не причинил вельможе никакого зла. Тем более поразило поэта «подлое и беспричинное оскорбление».

Так как посол Геккерн обладал дипломатическим иммунитетом, его нельзя было вызвать на дуэль. Для отмщения не было иного средства, кроме публичного разоблачения.

С января 1836 г. Натали и Жорж обменивались на словах самыми пылкими любовными признаниями. Так или иначе, эти признания должны были отразиться в их переписке. Пушкин впервые получил более точное представление о романе жены. Понадобилось всё великодушие, всё благородство души поэта, чтобы понять и вновь простить молодую женщину. Перед самой смертью поэт сжёг какие-то бумаги. Видимо, среди прочих бумаг он уничтожил злополучные письма Дантеса.

Даже близкие люди выражали удивление, с какой охотой Пушкин рассказывал «новеллы» о Дантесе и Катерине. Они не понимали того, что Пушкин смеялся не над чувствами Катерины и её жениха, а над плутовством своих обидчиков. Мистификация Геккернов грозила превратить трагедию любви в пошлый фарс. В этом фарсе поэту была отведена строго определённая роль ревнивца и глупца. Пушкин понял это раньше всех и не дал сделать из себя посмешище.

Пушкин постарался возможно более точно описать перемены в чувствах жены, происшедшие после сватовства Дантеса к Катерине. В ноябрьском письме Геккерну он писал: «…я заставил вашего сына играть роль столь потешную и жалкую, что моя жена, удивлённая такой пошлостью, не могла удержаться от смеха» и её чувство «угасло в отвращении самом спокойном и вполне заслуженном». В январском письме 1837 г. тому же адресату поэт усилил выражения: «моя жена, удивлённая такой трусостью и пошлостью, не могла удержаться от смеха», её чувство «угасло в презрении самом спокойном и отвращении, вполне заслуженном»¹⁰⁶⁰. Натали была оскорблена и унижена сначала сватовством поручика к Марии Барятинской, а затем его помолвкой с Екатериной Гончаровой.

Характерная деталь: и Пушкин, и Дантес отметили, что Натали была в состоянии спокойствия. Однако они по-разному интерпретировали этот факт. Пушкин увидел «спокойное отвращение» или «спокойное презрение» (к Жоржу). Дантес писал (вероятно, со слов Катерины) о «спокойствии» женщины.