Дуэль Пушкина

Граф Строганов и его жена были на свадьбе посажёнными отцом и матерью Гончаровой, у Дантеса посажённой матерью была графиня Нессельроде. Со стороны посла присутствовали князь и княгиня Бутера. В роли шаферов выступали Александр и Владимир Карамзины. Наталья Николаевна присутствовала на обряде венчания сестры, после чего тотчас уехала домой.

Часть III. Накануне катастрофы

Журнальная Одиссея

Пушкин готовился основать и возглавить ежедневную политическую газету с литературным приложением, которое предполагалось именовать на английский манер «Обозрением» (Reviews), или по-русски — Летописцем[1179]. Но проект издания газеты рухнул.

31 декабря 1835 г. Пушкин обратился к Бенкендорфу с просьбой разрешить ему издание четырёх томов статей чисто литературных (повестей, стихов, критических разборов словесности), исторических, учёных (политика исключалась), наподобие английских трёхмесячных Reviews. Так началась эпопея с журналом «Современник». Журнал должен был возглавить литературное движение своего времени и одновременно стать типом «торговой спекуляции», приносящей солидную прибыль.

Мотивируя свою просьбу, поэт указывал, что лишился своих доходов и независимости, отказавшись от участия во всех русских журналах. «Издание таковой Reviews, — заканчивал своё прошение Пушкин, — доставило бы мне вновь независимость, а вместе и способ продолжать труды мною начатые»[1180]. Под начатыми трудами он подразумевал «Историю Петра», тем самым соотнося задуманное издание со своими занятиями в качестве официального историографа. 10 января Бенкендорф записал царскую резолюцию: «Государь позволил через Ценсуры о чём уведомить Уварова»[1181]. О послаблениях в виде личной цензуры монарха более не было и речи. Цензуровать журнал должен был на общих основаниях А. Крылов, известный своей трусостью и глупостью. Пушкин должен был получать разрешение на свои публикации также от церковной и военной цензуры и от Бенкендорфа. «И с одной ценсурою напляшешься, — сетовал поэт, — каково же зависеть от целых четырёх?»[1182]

Принимаясь за издание журнала, поэт не скрывал неуверенности. Как писал Н.В. Гоголь, «сильного желания издавать этот журнал в нём не было, и он сам не ожидал от него большой пользы. Получивши разрешение на издание его, он уже хотел отказаться от него»[1183]. Но выбора у Пушкина не было.

Журнал мог обеспечить материальную независимость писателя. Своё отношение к «торговле рукописями» Пушкин раскрыл в рецензии на издание Шатобриана, осуществившего перевод поэмы английского поэта Мильтона «Потерянный рай».

Шатобриана Пушкин называл первым из современных французских писателей и учителем всего пишущего поколения. Таким же было положение Пушкина в России. Шатобриан был в прошлом министром. Но он не пожелал жертвовать свободой ради благополучия. «Тот, — писал Пушкин, — кто, поторговавшись немного с самим собою, мог спокойно пользоваться щедротами нового правительства, властию, почестями и богатством, предпочёл им честную бедность. Уклонившись от палаты пэров… Шатобриян приходит в книжную лавку с продажной рукописью, но с неподкупной совестию»[1184].

Пушкин мог легко занять место, опустевшее после смерти Карамзина, и написать любую официозную историю. Тогда на него пролились бы все щедроты и почести, которыми был до него удостоен придворный историограф. Но поэт не хотел поступиться независимостью. Он пришёл в книжную лавку с «продажным журналом, но с неподкупной совестью». Эти слова, отметил Ю.М. Лотман, могли быть написаны на знамени создателя «Современника»[1185].

Шатобриан взялся за неблагодарный труд «для куска хлеба». С той же целью Пушкин взялся за издание журнала «Современник». Он рассчитывал иметь 60 000 дохода ежегодно. Но надежды не оправдались. Тираж первого номера не разошёлся, и издателю пришлось из номера в номер сокращать тираж «Современника».

Книжная торговля в России сделала первые крупные успехи благодаря просветительской деятельности Новикова. Его хлопотами сеть книжных лавок расширилась и впервые охватила провинцию.

К началу XIX века в России было несколько десятков типографий, частных и казённых. Все они печатали в среднем не более 250 книг в год. В послереволюционной Франции в это же время издавали почти в двадцать раз больше книг разных наименований. Французское общество жило напряжённой интеллектуальной жизнью. Оно избавилось от пут старых феодальных отношений и цензуры. Книгоиздатели спешили удовлетворить духовные потребности буржуазного общества.

Характеризуя младенческое состояние русской книжной торговли, Пушкин писал в 1831 г.: «Десять лет тому назад литературою занимались у нас весьма малое число любителей. Они видели в ней приятное, благородное упражнение, но ещё не отрасль промышленности: читателей было ещё мало. Книжная торговля ограничивалась переводами кой-каких романов и перепечатанием сонников и песенников»[1186]. В русской книжной торговле переводная литература доминировала долгое время.